Три цвета любви

На другой дороге, ишь ты! Да что она понимает! Леля заспешила, забормотала суетливо слова благодарности, вытащила из сумочки деньги — не считая, сама не знала, сколько «рука взяла», положила на стол. «Рука взяла», должно быть, много: гадалка, слегка дернув уголком рта, отсчитала несколько купюр, остальные подвинула Леле. Та почему-то даже спорить не стала, молча сунула их назад в сумку — ей хотелось сейчас одного: поскорее уйти.

Закрыв за Лелей дверь (что за имя, ей-богу, для взрослой тетки!), Наташа передернула плечами. Кого-то ей эта клиентка напомнила. Впрочем, когда в год принимаешь несколько сот человек, ничего удивительного, что среди них время от времени попадаются чуть ли не двойники. Это только кажется, что человеческие лица жуть какие разнообразные, на самом деле люди — довольно однотипные создания. Не стоило и труда вспоминать, на кого же походит сегодняшняя красотка (и ведь в самом деле — красотка, хоть и глаза тусклые, словно невидящие, и уголки рта опущены). Главное, Натке она не понравилась. Сильно не понравилась. Тяжелая, если совсем по правде, клиентка.

Натка любила тех, у кого все проблемы из пальца высосаны. Как в детском стишке, в котором Мурочка испугалась собственного рисунка.

Таким мурочкам можно всякого (почти не думая) наговаривать. Не носи зеленого (особенно если цвет лица, как у той, что приходила на прошлой неделе, которой на самом-то деле только и нужно, что пожить на свежем воздухе или хотя бы гулять каждый день), выпивай поутру стакан наговоренной воды (и непременно — с благодарностью всему сущему за новый день! простенько, но помогает, знаете ли), переворачивай подушку, не наступай на трещины, если они идут противосолонь, — и прочее в этом духе. Еще парочку хороших примет можно на прощание сочинить: если, спеша по делам, встретишь пеструю собаку, значит, удача тебе благоволит, а если на куполе какой-нибудь церкви заиграет солнечный зайчик, это ангел-хранитель весть подает, скажи мысленно «спасибо» и гони мысли о вселенском одиночестве, а то он и обидеться может. Летом про дождь хорошо придумывать, зимой — про снег. И готово, полетели, окрыленные, понесли счастье в дом. Ну или спокойствие в душу, тоже неплохо. Могли бы и сами себе помочь, но, странные люди, непременно им какие-то внешние костыли надобны.

Эта — другая. У нее-то проблемы реальней реального. Бабе и впрямь фигово. Да еще как! Натка даже темную тень за плечами неудобной клиентки увидела. С ней бывало иногда — она… видела. И тоже очень и очень это не любила. Хоть бы та красавица не надумала возвращаться!

Ни за что сюда не вернусь, сердито думала Леля, спускаясь по неровным ступенькам. Подумаешь, гадалка! Много воды за ним, видите ли! Ну да, Леля же сама сказала по телефону, что муж утонул. А может, девица ее просто узнала — все-таки Лелины снимки в последнее время в питерской прессе (и даже на телевидении) мелькали: Ленькина известность спровоцировала интерес и к ней. Кто-то называл ее женой пропавшего бизнесмена, а кто-то — и вдовой. Сволочи, какие же сволочи! Конечно, эта девица ее узнала! Ну и наболтала «на тему». С космосом типа пообщалась, ага! А у самой лестница щербатая! И лифт не работает! И кошками воняет!

Странно, что три часа назад, поднимаясь на четвертый этаж, она не почувствовала этого резкого, бьющего даже не в нос — в глаза и в горло — запаха. И дверь подъезда не так туго открывалась. Кажется…

Метрах в пяти от подъездного крылечка — три ступеньки, расхлябанные перильца из алюминиевых уголков, выкрашенных унылой сизой краской, — возле багажника припаркованной справа пожилой «девятки» стояла собака. Здоровенная, рыже-бело-коричневая, с бледно-кофейными подпалинами на брюхе и смешными ушами «домиком».

— Джой! Маленький мой! — Шмыгнув внезапно захлюпавшим носом, Леля рванулась вперед… обнять упрямую, лобастую, любимую башку, уткнуться в пестрый теплый бок…

— Назад! — остановил ее звонкий голос. Не мужской, не женский — наверное, ангельский? Но почему «назад»? — Жером, назад! — повторил голос.

Жером?

Каблук зацепился за вделанную в крыльцо решетку, нога поехала куда-то вбок, дверная ручка, за которую Леля попыталась схватиться, выскользнула из взмокших вдруг пальцев… А, ч-черт! В коленку, угодившую прямо на жесткое ребро ступеньки, словно забили раскаленный гвоздь… Черт, черт, черт… Джой! Леля всхлипнула.

— Вы ушиблись? Дайте руку, — предложил голос. — Как же вы так? Жером, конечно, безобидный, но вы так бросились… собаки этого не любят.

Леля подняла голову. Обладательницей «ангельского» голоса оказалась девушка. Хоть и одетая «унисекс»: мешковатые джинсы, толстовка с натянутым на голову капюшоном, видавшие виды кроссовки. Даже, пожалуй, девочка. Лет пятнадцати, не больше. Пухленькая, в толстенных очках, из-за которых щекастое лицо казалось совсем лягушачьим. Да еще длинный-предлинный рот…

Уцепившись за протянутую руку, Леля кое-как поднялась.

— Спасибо. И… простите. Я… мне показалось.

— Ничего, бывает, — улыбнулась хозяйка собаки, свистнула тихонько — и пошла. Свернула за угол, пес резво трусил за ней.