Три цвета времени

– Простите, милый друг, вы пишете, что вы его уже совершили, вы описываете местности, в которых ни разу не бывали, и впечатления, которых не испытывали.

– А как же иначе? – спросил Мериме.

– Во всяком случае, это плохая книга, – сказал Бейль. – Насколько хороши испанские сайнеты, настолько плоха ваша «Гузла».[161]

– Я хотел принести вам другие свои вещи, но вас невозможно застать. В течение недели по утрам портье говорит, что вы уже ушли, а по вечерам, что вы еще не вернулись.

– Да, портье получает за это добавочное вознаграждение, иначе невозможно кончить работу.

– Что пишете? – спросил Мериме.

– Много вещей сразу, – сказал Бейль. – Так много, что мне не хватает суток.

– Да вас даже не встречают на Итальянском бульваре. Я напрасно искал вас у Пасты. Одно время вашим исчезновением дали даже особое истолкование.

Бейль махнул рукой, не любопытствуя.

– У меня порядочные долги. Чтобы расплатиться, надо много работать. Вот главный смысл моего отсутствия. Кстати, скажите, что делается с Этьеном?

– С каким Этьеном? – спросил Мериме.

– Как? Разве Делеклюз раздвоился?

– Нет, мне показалось, что вы спрашиваете о знаменитости нынешнего Парижа – об Этьене де Жуй.

– Ах, об этой сволочи?

– Почему? – спросил Мериме. – Он академик, он замечательный писатель, его считают преемником Вольтера, гением, освещающим путь нашего столетия.

В холодных глазах Мериме нельзя было прочесть, смеется ли он, или говорит серьезно. Бейль продолжал:

– Ведь это же типичный буржуа…

– Кто, кто буржуа? – перебил разговор подошедший Марест, протягивая руки обоим.

– Я хочу объяснить этому мальчику, – сказал Бейль, указывая на Мериме, – что академик Жуй просто мелкий негодяй, о котором через десять лет никто не вспомнит.

– Я являюсь счастливым обладателем самого красноречивого литературного произведения Жуй, – сказал Марест, доставая из золотого портсигара вчетверо сложенную бумажку.

Это было прошение Жуй, обращенное к Бурбонам непосредственно после падения Наполеона, о том, чтобы ему, Жуй, король пожаловал крест св.Людовика «за содействие гибели корсиканца».

– Как же все-таки понять его нынешний либерализм? – спросил Мериме.

– Он торгует этим товаром очень давно; когда Наполеон был в России, он уже приторговывал либерализмом, а затем, обидевшись, что бурбонский бык не согласился на подачку в виде креста, он принял благородную гражданскую позу. Его настоящая фамилия Этьен, он побочный сын крупного торговца. Бежал от отца с деньгами, записался волонтером в полк, стоявший в Версале, и отправился в Индию. Сначала он принял фамилию Этьена Жуй, потом Этьен отпал, он сделался капитаном Жуй, какой то осел сделал его полковником. Он был очень красив и довольно успешно торговал своей красотой. Главными вкладчицами его кассы являются старые дамы. В Индии он с товарищем-офицером вошел в пагоду одного города, спасаясь от жары, и там, не тратя времени даром, изнасиловал какую-то жрицу тут же, близ алтаря. Она кричала, правда, негромко, но все-таки достаточно, чтобы по окончании предприятия сбежались вооруженные сторожа. Индусы набросились не на самого Жуй, который довольно быстро спрятался, а на совсем непричастного его товарища. Они живьем отсекли этому офицеру руки, ноги, затем разрубили его пополам. Жуй воспользовался гибелью спутника и, сев на лошадь убитого, ускакал. Потом в Париже была напечатана лирическая трагедия господина Жуй под названием «Весталка». Перед тем как стяжать славу в интриге и в литературе, Жуй был генеральным секретарем брюссельской префектуры. Он жил в квартире префекта Понткулана, душа в душу со своим начальником и под одним одеялом с его супругой. Теперь этот прощелыга, опираясь на дурной вкус буржуазии и любопытство немцев, вот уже пять или шесть лет верит, что он в самом деле преемник Вольтера. Он даже в своем доме, около Груафрер, поставил бюст Вольтера. И вот этой скотиной Жуй восхищается Мериме, – сказал Бейль в ярости.

– Литераторы-романтики считают его украшением эпохи, – сказал Мериме.

– Значит, ваши литераторы-романтики не обладают даже умом этого прохвоста! – уже кричал Бейль, не забывая при этом взять с подноса лакея стакан пунша; он выпил глоток, чокнулся с Марестом, сказав:

– За просветление головы Мериме.

Мериме низко опустил стакан.

– Отказываюсь просветляться, – сказал он. – Вы сегодня слишком бранчливы. Вы изругали «Гузлу», вы ругаете сейчас Жуй, недостает, чтобы вы изругали моего нового друга, Виктора Гюго.

– Понятия не имею о ваших новых друзьях.

– И это все, – продолжал Мериме, – приходится слышать от автора манифеста романтиков, от человека, которому мы привыкли верить. Я хотел вам показать «Жакерию», но теперь боюсь даже думать об этом. Вы лишены чувства элементарной справедливости. В конце концов какое кому дело до того, что Жуй был на содержании у старух?

– Я требую от литератора, чтобы он не торговал своим пером, а то, что он торгует своим…