Три цвета времени

На швейцарских озерах Бейль с удовольствием думал о том, что не поправил миланского жандарма, назвавшего ему старый парижский адрес. С берегов Комо Бейль писал письма на улицу Ришелье: «Против библиотеки, отель Лиллуа, № 63». Письма доходили. Красивая рука надрывала конверт, вынимала листок с описаниями итальянских встреч и впечатлений Бейля и потом царственным жестом опускала эти письма на маленький мозаичный столик, стоявший на голубом ковре в углу комнаты. Эта женщина, с огромными глазами и жестами королевы, одетая бедно, но красиво, была знаменитая артистка Паста, одна из лучших певиц начала прошлого века. Она стала подругой Бейля недавно. Артистическая свобода нравов давала ему возможность приходить к ней в любой час, а так как Бейлю надоели угрюмые взгляды портье, отпиравшего двери в три часа ночи, то он решил, что лучше переселиться в отель Лиллуа, чтобы никого не беспокоить. Так переменился его адрес. Муж Пасты лукаво улыбался, встречая его в коридоре гостиницы, и добродушно посмеивался над ним, заставая его в гостиной. Старуха Рашель была очень обрадована этим переездом, потому что Бейль был единственным из гостей, способным говорить с ней целыми часами о Милане. Милан был ей родиной, там она выкормила свою дочь, будущую артистку. Через две недели после переселения в одном из салонов Парижа, у госпожи де Траси, репутация Бейля сильно поколебалась. Видя Бейля однажды в новом костюме, госпожа де Траси громко сказала:

– Как вы сегодня хорошо одеты! Ах да, на прошлой неделе Паста имела бенефис!

Паста принимала Бейля охотно, но их связь была чисто дружеской, и во всяком случае Бейль не получал от нее денег. Сплетни его только смешили. Письма к Пасте были самыми веселыми письмами того времени.

На Лаго-Маджиоре, на Лаго-Лугано, на Лаго-ди-Комо можно было жить недели за неделями, но так как литературный замысел не претворялся в произведение, приносящее горы золота, Бейль стал подумывать о том, что деньги на исходе.

Перебрав черновики писем и заметки на клочках бумаги о старом и новом Риме, анекдоты, рассказанные аптекарем Манни и записанные на рецепте черной краски для волос, изготовленной тем же аптекарем по просьбе седеющего Бейля, путешественник задумал одновременно рассказ об итальянских карбонариях и книгу очерков под названием «Прогулки по Риму». А так как делать книгу можно только в Париже, то нужно ехать в Париж.

23 марта 1828 года Бейль был уже на улице Ришелье. Он постучал в дверь соседки. Паста с семьею была за городом. Портье передал письмо от Мериме. Это был ряд острых литературных вопросов, поставленных со всей ясностью, свойственной Кларе. Вдвойне подходящее прозвище: Клара значит – ясная. Спрашивает об «Арманс». В Париже говорят об этой книге, но она получает самые странные истолкования. Герцогиня Брольи узнала себя в госпоже Бонниве и негодовала. Не могут понять также, кого Бейль описал под именем Октава. Джулиа д'Эгга и ее знаменитый любовник Строганов возмущены изображением их воспитанницы.

«Я совершенно не понимаю любовной неудачи Октава де Маливер, – писал Мериме. – Вы, кажется, чего-то не договариваете. Признайтесь, что ваш Октав страдает пристрастием к людям своего пола и потому бежит от женщины. В этом причина его самоубийства, а быть может, он гермафродит или просто человек, лишенный мужских способностей».

«Я ему напишу, что он прав, – думал Бейль. – В нынешней обстановке Парижа такое истолкование для меня наиболее выгодно. Следует ли дразнить гусей, желающих спасти Рим?»

В душе Бейль был очень недоволен. Такое непонимание со стороны человека, справедливость ума которого он очень высоко ценил, указывало ему на то, что открывается длительная полоса столкновений с обществом и разочарований в современниках. Правда, он никогда не был очарован. Франция вряд ли может дать большее разочарование, но общество может придумывать или непроизвольно варьировать старые неприятности и уколы. Придется обзавестись защитной одеждой.

В последующие дни Бейль подсчитал свои ресурсы.

В апреле 1828 года он должен стать нищим. Вся сумма его годового бюджета слагалась из пенсии и небольших гонораров. Сейчас он мог расходовать не больше пяти франков в день. Законы о печати не давали возможности вступить на путь журналистики. Французские газеты и журналы были для него закрыты.

Надо сделать другую попытку. Со шляпой, сдвинутой на правый бок, с сигарой в зубах, независимо помахивая тростью, Бейль ходил по Итальянскому бульвару; он внушал себе беспечность и незаинтересованность в результатах предполагаемого шага. Через час он был у Теодора Гека. Англичанин не отказался взять из портсигара, протянутого Бейлем, последнюю гаванну и закурил, развалясь в кресле.

– Обзоры современных французских книг мало интересны для моего английского «Ежемесячника», но если вы дадите очерки или статьи по типу «Альцест», то что ж? Я отведу вам десять страниц в каждом номере.