Три цветка и две ели. Второй том

И она молча оделась. Заговорила вновь, когда они стояли в кабинете, готовыми к выходу.

– Так это всё? Закончилось? Больше меня не любишь?

– Лилия… Послушай… на сегодня для меня картина выглядит так: на одной чаше весов дама, которую я притащил из-за трех морей, жил здесь с ней как с женой более пяти восьмид, она ждет моего наследника, и я ее люблю. На второй чаше весов – ты, которую я тоже люблю, но с тобой я всего девятнадцать дней, и ничего тебе не обещал, и никуда тебя не тащил. И я сейчас не могу ничего решить – только, когда вернусь уже в третьей триаде Любви. Пожалуйста, ни на что не надейся… ее чаша весов намного тяжелее твоей.

– А если я тоже уже жду твоего наследника? Ведь всё может быть!

– Свое чадо я признаю: сына рыцарем сделаю, а дочку замуж выгодно выдам.

– Ну хоть так… Хоть одно обещание у меня есть…

– Лилия, – обнял ее Рагнер. – Ты же моя прекрасная дама, путь и тайная, – нежно шептал он. – Я тебя обижать не позволю… Но… лучше тебе переехать из Ларгоса. В Брослос хочешь? Тебе же там нравилось, и в большом городе не сплетничают… А я там буду часто тебя навещать, я же теперь торгаш!

– Не знаю… – не улыбнулась она. – Поговорим, когда ты вернешься. Может, твое отсутствие и мою голову проветрит… И мы с братом уедем подальше от этих мест… и от тебя…

Он нежно ее поцеловал, зная, что наверняка будет так, как он придумал: Маргарита останется в Ларгосе, Лилия – переедет в Брослос, и он не потеряет ни ту, ни другую.

***

Большие корабли встали на якорь в море, на отдалении от причала. Когда Рагнер появился на набережной, лодка с его гостями уже подгребала ней. Принц Адальберти Баро утопал в пушистых мехах: кроме большой енотовой шапки он подивил северян меховой мантией из золотистого соболя, широкой куньей оторочкой на сапогах, а также муфтой из лисы, пристегнутой к поясу (тьфу, не в золоту и шелку нынча прынцы пошли – рядятся как беднота из Орзении, а муфта-то как у бабы!). И его сын, тоже одетый в шубу мехом наружу и шапку из соболя, выглядел для местных законченным нищебродом.

Лодка пристала между пирсами – к той части набережной, с какой в воду спускались ступеньки. Адальберти, несмотря на свои меха, ловко по ним забрался и «попал в лапы Рагнера»: рыцари соединили руки знаком двойного единства и обнялись.

– Адальберти! Ты, похоже, за Линию Льда собрался?!

– Для южанина в самый раз, – посмеиваясь, ответил тот. – Я в этой шубе сплю. И не шучу сейчас.

– Да, моря наши не для неженок! Как путешествие? Айсбергов не встретил? В буре не потонул? В пролив вошли так, как я объяснял? – засыпал он вопросами принца. – И… привез?

– Путешествие долгим вышло, но погода нам благоволила, и напасти миновали, поскольку молитва, Рагнер, способна разогнать любые айсберги. Да и бури не станут препятствовать рыцарю в исполнении долга чести.

– Здорово. Привез дозволение?

– Всё привез. Так под венец приспичило?

– Ну… увидишь баронессу Нолаонт – всё поймешь.

– Ааа, и так всё ясно… А это – мой Алорзартими, герцог Баро.

Восемнадцатилетний Алорзартими был столь же высок и статен, как его отец; общими у них были вьющиеся черные волосы и тонкие носы с легкой горбинкой. Еще он поражал красотой – даже Рагнер не мог на него налюбоваться: припухлые губы, молочная кожа, грусть в черных очах… И он держал в руках лютню. Адальберти с гордостью сообщил, его сын также играет на арфе как Феб, мечом разит как Юпитер, копьем как Марс снимает с чучела все пять колец, а в перерывах слагает стихи и как раз сейчас пишет оду о Лодэтском Дьяволе. Ну как такой славный воин мог не понравиться Рагнеру?

А баройцы, глядя на побережье, всё удивлялись: где же снег? Зато когда они выехали за город, то отец и сын Баро заохали и заахали, ведь столько снежного снега они не видали за раз никогда. И в замке Рагнера им всё очень понравилось, ведь это «всё» было так необычно (тамбур-тоннель, общий стол, церемония омовения рук). И было крайне нескучно (это в замке Ларгосц-то нескучно?!). И на санях им хотелось покататься, и по льду на коньках поскользить и, конечно, снежками покидаться тоже. А еще в замке-башне, как в сказке, в заточении у Лодэтского Дьявола жила золотоволосая красавица, прекрасная, как утренняя заря (учись, Рагнер!), зеленоокая, как нимфа, восхитительная, нежная и женственная, какую только украшало скорое материнство. Алорзартими немедленно стал сочинять песнь о бесподобной красе баронессы Нолаонт, забросив оду о Лодэтском Дьяволе. Рагнеру этот «слишком красавец» стал нравиться уже меньше. Особенно, когда Маргарита восклицала: «Ну как такой замечательный Алорзартими может не нравиться?!»