Три узды

Знаете такую поговорку – человек предполагает, а Бог хер возлагает? Полчаса обернулись бесконечностью, а та – сущим адом. Я не очень спортивен, а крошка Ася оказалась неподъемно тяжелой. Сначала я пробовал нести ее на руках, прижав к себе, как невесту – но таким манером мне удалось пройти лишь с десяток шагов, а потом, запнувшись, я грохнулся, изваляв нас обоих в жидкой грязи (Ася благоразумно промолчала). Затем я взял ее на закорки, как рюкзак, но у нее не хватало сил, чтобы хорошенько уцепиться за мою шею, она все время соскальзывала, и от этого способа, поначалу казавшегося перспективным, тоже пришлось отказаться. В конце концов, наплевав на остатки романтики, я перекинул ее через плечо, как куль с брюквой, и вот так – мучительно выдергивая ботинки из грунта, матерясь сквозь зубы, задыхаясь при каждом движении (Ася только попискивала, когда какие-то мои костистые мослы врезалось ей в живот), и останавливаясь через минуту на отдых – я дотащил наши тела к дороге.

К моему неописуемому счастью, прямо напротив развилки виднелся козырек автобусной остановки. Я плюхнул дрожащую, мокрую до нитки Асю на ржавую лавочку и обессиленно рухнул рядом. Что делать дальше, я не знал.

Удивительно, но здесь, впервые за эту странную, изматывающую, беспросветную ночь, нам улыбнулась удача. Вдали раздалось бутылочное тарахтение, на шоссе разгорелось зарево фар, и к остановке, дребезжа, подполз доисторический автобус. На его желтом лбу приветливо светились цифры «48» и загадочная для меня с детства надпись «ПАТП-3». Я выбежал на обочину и отчаянно замахал руками. Мы были спасены.

Опасения, что нас, мокрых и измазанных, просто не пустят в теплый и чистый автобус, оказались беспочвенными. Всем было плевать. Кондукторша, не глядя, забрала у меня волглую купюру и отсыпала медной сдачи. В тусклом свете салонных ламп выяснилось, что стекавшая с нас ручьями вода заботливо смыла всю грязь, всю Асину кровь, и теперь мы просто выглядели как два незадачливых горожанина, в выходной день за каким-то хреном отправившихся на природу, да и попавших под нещадный ливень. Автобус был почти пуст; мы с Асей устроились в дальнем уголке, рядом с решеткой, испускавшей вонючий, но божественно горячий воздух, и замерли, тесно прижавшись друг к другу. Постепенно дрожь отпускала, мои зубы уже не выстукивали собачью чечетку, а руки (ну хорошо, рука) Аси окрепли, и она тут же запустила пальцы в недра моей куртки и устроила их на животе, согревая. Я обнял ее покрепче, и почувствовал, что мне и самому уже не так холодно.

Я редко в последние годы ездил на автобусах, и понятия не имел, куда нас приведет этот маршрут. Знания Аси в этом вопросе тоже были безнадежно устаревшими, но я заметил, что, подъезжая к городу, автобус свернул и пошел обходной дорогой – значит, мы двигались куда-то в сторону Асиной квартирки, оставляя мой дом за спиной. Какая разница, подумал я. Переночую у нее, пока сохнет одежда, и пусть только попробует выгнать…

До дома Ася сумела кое-как добрести сама, повиснув у меня на локте. По лестнице, конечно, ее все равно пришлось тащить, но, после всего, что мы пережили, это представлялось сущим пустяком – своего рода приятным завершающим шагом к теплу и уюту. Не зажигая света, я положил засыпающую на ходу Асю на диван, и, не обращая внимания на слабое сопротивление, стащил с нее мокрые тряпки. Успокаивая себя тем, что в темноте ничего не видно, стащил и белье – но кажется, этого она уже не заметила. Укутал ее одеялами, оставив только нос наружу, а сам, раздевшись и расстелив на полу покрывало (я, знаете ли, неприхотлив в быту), упал рядом.

Я почти мгновенно стал проваливаться в сон, но Ася вдруг вскинулась и спустила вниз ногу, заехав мне по голове.

– Н-не выдумывай, – громко прошептала она в ночной тишине. – Залезай греться.

Без всяких задних мыслей я повиновался и нырнул под одеяло. Ася тут же свернулась калачиком, спрятав голову у меня на груди и упершись коленками в живот, и это было страшно неудобно, потому что она заняла почти все место, так что зад мой свисал с узкого дивана. Но это было совершенно неважно. Я неловко, как смог, обнял ее – горяченную, с мокрыми волосами, щекочущими мне нос, и подумал, что лишь бы она не простудилась – а после легко заснул, успев испытать перед этим острый приступ восторга.

Воскресенье. Любовь и сопли. Счастливый конец.