Три узды

– А потом ты появилась… воскресла снова. И только теперь, представь себе, я все понял. Я понял, что все это была ерунда… Нет, не ты ерунда, конечно, а вся эта моя жизнь, всё моё нытье эти годы. Ничего не изменилось. То есть – тьфу! – все изменилось! Ты так же юна, а я уже нет, но, оказывается, я успел за эти годы понять, что такое любовь. Я научился любить, и я знаю, что люблю тебя – так, как только можно вообще любить другого человека. Если ты будешь рядом… я знаю, что мне нет прощения, но клянусь, что я никогда не предам тебя. Я обещаю, что…

Ася вдруг отстранилась и рывком поднялась. Я испуганно замолчал. Какой же я болван, что не смог найти нужных слов… разнылся, распетушился тут, как безмозглый павлин… все я да я… не мог просто извиниться и сказать, что люблю? Теперь точно все кончено.

Она обошла стол и села мне на колени – снова боком, чтобы не видно было кровоподтеков. Я украдкой выдохнул.

– Ты, вроде, говорил, что п-писателем стал?.. – будничным тоном спросила Ася. – Заметно.

Я не нашелся, что сказать. Как только я почувствовал тяжесть ее мягких бедер, все мое красноречие начисто отрубило. Я просто заткнулся и слушал ее теплый, уютный голос:

– Знаешь, милый, не делай из мухи слона. Я тоже такая дурочка была… решила психануть напоказ, там, на п-переходе, вот и доигралась. Ну и что?.. Мы же все равно вместе сейчас. Ты все понял, я все поняла, и давай больше не вспоминать об этом, ладно?

Я несмело приобнял ее и потерся носом об ухо.

– Не веришь? Ну, посмотри на это с другой стороны, – рассудительно продолжила Ася. – Нет, на меня посмотри. Я же теперь инвалид, без документов, без родных – кому я нужна, кроме т-тебя? Ты – мой счастливый билет… Ты такой богатый, успешный, машина вот у тебя есть, дом… Ты мог бы послать меня куда подальше, сказать, что женат, и точка. И что бы я делала?.. А ты вот нянчишься со мной, да еще извиняешься зачем-то. Ты что, вправду собрался дальше со мной мучаться?

– Да, – тихо сказал я, чувствуя, как с моей души вот-вот свалится многотонный пыльный камень.

– Славно, – улыбнулась она, поворачивая ко мне лицо.

Торшер осветил ее сбоку, и вновь, как там, на кладбище, я поразился ее внезапной, сбивающей с толку, красоте. Ссадину на лбу закрыли упавшие волосы, синяк, угадывающийся в тени, как будто подчеркивал глубину огромных, широко распахнутых глаз, пухлые детские губы что-то беззвучно шептали, подрагивая в улыбке. Нежное, милое, очаровательное, невозможно прекрасное лицо – только не задумчивое и печальное, как вчера, а радостное и счастливое. Я не мог ее не поцеловать, и она с готовностью ответила.

Оказывается, я напрочь забыл, каково это – целоваться с Асей, и теперь с ошеломлением, не веря в происходящее, вновь открывал для себя это чудо. Это ни капли не напоминало акулью хватку Эли и тем более торопливые, дежурные нежности Нины (мысленно зарычав, я выкинул их обеих из головы к чертовой матери). Губы Аси были мягкими, насколько это возможно; она ничего не требовала в поцелуе, никуда не спешила – а просто делала так, чтобы как можно больше наших клеточек прикасались друг к другу. Это было все равно, что раз за разом погружаться в горячее молоко, или, скорее, в горячее мороженое – если бы такая штука только существовала в природе.

Мы целовались долго – так долго, что дождь стих и за окном посветлело, и никто не решался сделать следующий шаг. Как в первый раз. Забавное, и, в то же время, чарующее ощущение: я знал, я был точно уверен, что стоит мне уложить ее на спину, как она тут же, замерев от смеси испуга и желания, разрешит мне что угодно, но все же медлил – то ли от собственного страха, то ли просто растягивая неизбежное удовольствие. Наконец, я решился – мне показалась, что она уже до такой степени готова на все, что ждать дальше будет преступлением. Но я ошибся.

Когда, с трудом оторвавшись от нее, я задрал мешающую маечку вверх, позволив снежно-белой груди тяжело выпасть наружу, Ася только покорно подняла руки, помогая. Но стоило мне запустить пальцы за резинку шорт, как она вдруг задергалась и стала отталкивать меня локтями.

– Нет-нет-нет, так не получится, – торопливо шептала она. – Не надо так…

– Ты чего? – ошарашенно выдохнул я, отпуская ее. Она подскочила, чуть не опрокинув стол. Досадливо отпихнула его в сторону.

– Ничего не выйдет, – она комично развела руками, и тут же, прикрываясь, сомкнула их на груди.

– Почему?.. – спросил я, между делом ненавязчиво опуская ее руки вниз – лишать себя хотя бы этого зрелища я не намеревался. Она не возражала.

– Н-ну… Понимаешь… – пробормотала она. – Ничего не выйдет. Там н-ничего нет. Вообще.

– В смысле?!

– Ничего нет, – повторила она. – Ты же знаешь, что произошло. Повреждения были… действительно серьезными.

– Покажи, – не поверил я.

Она молча повиновалась, стянув одной рукой шорты с трусиками. До меня начало доходить. Я опустился на пол и с опаской присмотрелся.

Не знаю, что я ожидал там увидеть – ужасные шрамы, раны, рубцы… Ничего такого. По слогам: ни-че-го. Только гладкое тело под легкой рыжеватой порослью.

– Потрогать можно?