Три века Яна Амоса Коменского

Оксеншёрна утомлен, встреча близится к концу, и Ян Амос спешит сказать самое главное. Переговоры в Мюнстере и Оснабрюке идут полным ходом. Отныне в руках его светлости будущее Чехии. Неужто, принеся такие неслыханные жертвы, чешский народ не выстрадал столь естественного права, принадлежащего ему искони, как государственная самостоятельность, великодушно обещанная его светлостью, равно как и свобода вероисповедания? Дарование этих прав было бы величайшей исторической справедливостью, христианнейшим актом, снова возвращающим многострадальный народ чешский как равного собрата в семью европейских народов. Имя же государственного мужа, осуществившего это великое деяние, будет сиять в веках, с благоговением произноситься потомками. Оксеншёрна слушает с непроницаемым лицом. На прощание он слегка наклоняет голову, как бы подтверждая свои прежние обещания. Со смешанным чувством надежды и смутной тревоги покидает Коменский покои канцлера. Впереди аудиенция у королевы.

В отличие от Оксеншёрны, королева по-прежнему любезна и расположена к Яну Амосу. Снова с живейшим интересом расспрашивает она о пансофических работах и просит поспешить с их завершением, а затем предлагает переехать в Швецию. Присутствовавший при этом де Геер говорит, что готов выплачивать Коменскому стипендию.

— Хочешь? — спрашивает королева.

— Сейчас это невозможно, — отвечает Ян Амос.

Королева не настаивает. Благосклонно выслушивает она напоминание и просьбу одновременно о решении чешского вопроса, которую с волнением произносит Коменский.

В ее глазах он прочитывает сочувствие, но сумеет ли она в случае необходимости проявить твердость?

Двухчасовая аудиенция закончена. Королева, как и в первый раз, милостиво протягивает руку для поцелуя. Выйдя из дворца, Коменский уже думает о возвращении в Эльблонг. Теперь Яна Амоса тяготит каждый лишний день, проведенный в Стокгольме, но не так-то просто освободиться от захлестнувших его забот и дел. И все же в конце октября он отплывает из Швеции.

Эльблонг встречает Коменского нескончаемым дождем. Зябко, мутно, беспросветно. Увидя родные лица, он чувствует облегчение: как трудна была разлука! И вдруг острая тоска по Моравии охватывает Яна Амоса. Неужто он никогда больше не увидит ее? Неужто после стольких мук Чехия не станет свободной? Мысли о ведущихся переговорах в Мюнстере и Оснабрюке ни на минуту не оставляют его. В Эльблонг доходят разноречивые слухи, а сведения, которым можно доверять, чрезвычайно скупы и неутешительны. И все же ничего другого не остается, как ждать и надеяться. Ян Амос не в силах повлиять на ход переговоров. Все, что он мог, сделал. Ради этого он живет здесь, вдали от братьев, ради этого много лет, не зная ни отдыха, ни срока, трудится, как на галере, понукаемый окриками из Швеции, терпит нужду, обиды. И лишь надежда увидеть родину свободной да горячая, заставляющая учащенно биться сердце мысль, что, завершив «Всеобщий совет», он укажет человечеству путь к миру, ко всеобщему благоденствию, дают ему силы жить.

Тянутся дни, похожие один на другой, нескончаемые, как серый шелестящий дождь. Коменский лихорадочно работает. Он спешит окончательно завершить «Новейший метод преподавания языков». С этим сочинением в первую очередь связано выполнение обязательств перед шведами, освобождение от рабских оков, которое даст ему возможность целиком отдаться «Всеобщему совету».

Однако продолжаются наветы на Коменского некоторых шведских и немецких епископов, обвиняющих его в кальвинизме. К тому же Ян Амос получает из Швеции письма, как он заметил, «содержащие громы и молнии», де Геер теряет к нему доверие и отказывает в материальной поддержке...

Нужда хватает за горло. Пребывание в Эльблонге с каждым днем становится тягостней. Но Ян Амос продолжает упорно трудиться: что бы ни происходило, он обязан как можно скорей рассчитаться со шведами. Снова зима приносит с собой тусклые холодные рассветы в выстуженном за ночь доме, долгие ночи, когда за окном беснуются северные ветры и на столе колеблется пламя светильника. Ухудшается состояние Доротеи. Она не жалуется, но Ян Амос чувствует, каких усилий стоит ей каждый шаг. От холода и сырости — ибо не всегда удается в доме поддерживать тепло — у Яна Амоса обостряются боли в суставах. Доротея втихомолку отмечает каждый прожитый день — он как небольшое выигранное сражение, еще один шаг на пути к теплу, к новой жизни...

Проходит, наконец, и эта мучительная зима. И когда в один прекрасный день дерево под окном Яна Амоса покрывается нежно-зелеными клейкими листочками, а легкий утренний ветер несет с собой запахи оживающей земли, Ян Амос чувствует, что самое трудное позади. Зиму они пережили. Теперь он может и оглянуться назад: многолетние труды почти завершены, в начале лета учебники будут отданы в печать. Теперь он может и решить, куда переезжать, так как жизнь в Эльблонге лишается всякого смысла.