Три великих жизни [сборник 1968]

В огромной трапезной сдвинутые вплотную столы были завалены полученными в дни торжеств адресами. «И чего-чего тут только не было: бархатные, кожаные, тисненые, обделанные в серебро и эмаль, с тяжелыми застежками переплеты; длинные футляры, перехваченные золотыми шнурами с болтающимися старинными печатями; рукописи на невиданной бумаге или на пергаменте с великолепными миниатюрами и средневековыми заставками или не менее красиво выведенными восточными (персидскими и японскими) письменами, — они лежали тут сомкнутыми рядами, сошедшиеся с отдаленнейших концов мира, свидетели беспримерного единодушного и уже, конечно, вполне бескорыстного взрыва восторженного уважения цивилизованного человечества к памяти представителя его передовой мысли».

Рядом с комнатой, в которой жил Дарвин студентом, помещалась выставка, посвященная ему.

…Вот они, рукописи Дарвина, микроскоп, геологический молоток, бывший с ним в кругосветном путешествии, записные книжки, портреты Дарвина, сделанные разными художниками.

Чествование памяти Дарвина… Обширный двусветный зал с хорами, прекрасный резной деревянный потолок, возвышение в конце зала с креслом, почти троном, для канцлера.

Торжественное шествие… Во главе канцлер в расшитой золотом мантии и четырехугольной шапочке, шлейф которого несет изящный молодой человек в черном фраке, шелковых чулках и башмаках… Участники шествия в красных суконных мантиях с розовыми шелковыми отворотами и черных бархатных беретах с золотым шнурком…

Торжества длились несколько дней: доклады, речи, прием депутаций от научных учреждений всего мира, осмотр университета, где учился Дарвин, поездка в Даун.

Прав был Гексли, говоря: «Никто не сражался лучше Дарвина, и никто не был счастливее его в своих усилиях».

Среди наших отечественных ученых пламенным дарвинистом был К. А. Тимирязев. Свое служение дарвинизму он начал еще студентом, когда ему едва исполнился двадцать один год.

Статьи о Дарвине, написанные им когда-то для «Отечественных Записок», позднее он положил в основу своей многократно издававшейся у нас книги «Чарлз Дарвин и его учение».

На этой книге, написанной как художественное произведение, воспитывались многие поколения русский интеллигенции.

Она не утратила и теперь своего значения благодаря изяществу и красоте изложения.

Вся научная деятельность Тимирязева прошла под знаком служения дарвинизму. Исследуя хлорофилл, изучению которого Тимирязев отдал много лет своей жизни, он приходит к убеждению, что хлорофилл — одно из доказательств эволюции органического мира. При помощи хлорофилла зеленое растение приспособлено к улавливанию солнечных лучей. Свойство засухоустойчивости, которое исследует Тимирязев, он рассматривает также как приспособительную особенность растений засушливых мест, сложившуюся в процессе естественного отбора.

Тонкие признаки строения растений, их жизненные особенности — все это результат многовекового процесса приспособления путем естественного отбора.

Тимирязев ввел исторический дарвиновский метод в науку физиологии растений.

В палеонтологии и после выхода в свет «Происхождения видов» все еще господствовали идеи о неизменяемости видов. Ученые с огромным трудолюбием описывали множество ископаемых остатков, но не видели связи между животными разных геологических эпох.

Вопрос об этом поставил перед собой молодой человек, по образованию правовед, по интересам зоолог, — В. О. Ковалевский. Он изучает геологию и палеонтологию и знакомится с теорией Дарвина.

…Небольшое многопалое животное, у которого все пальцы были подвижны, оказалось в условиях огромной катастрофы для своего вида.

В силу геологических причин, в местности, где водилось это животное, климат стал сухим и жарким. Вместо сочной растительности появилась более грубая. Больше нельзя было спрятаться в кустарниках и зарослях травы. Степи стали открытыми. Животные погибали в новых условиях.