Три великих жизни [сборник 1968]

В Саду имелось уже двенадцать тысяч музейных экспонатов, в оранжереях и парниках взращивали около шести тысяч растений. Больше двадцати тысяч экземпляров растений накопилось в гербариях.

Особое место в природе, считал Бюффон, принадлежит человеку — подлинному хозяину Земли. Бог создал природу далеко не во всем совершенной. Сколько страшных пустынь! Неприступных мест, где лишь дикие звери пробираются одинокой тропой, отвратительных болот, ядовитых насекомых и растений. И все это человек может преобразить! Из рук его выйдет новая природа, культурная: «…вассал небес, король Земли, он ее облагораживает, ее населяет и обогащает; он устанавливает порядок между живыми существами, субординацию, гармонию; он саму природу делает красивее, культивирует ее, расправляет и выправляет».

Но для этого человек должен свято хранить мир на Земле. Человек XVIII века, эпохи частых и опустошительных войн, Бюффон хорошо знал, что они приносят с собой безлюдие и нужду. «И после этих дней крови и резни» что остается перед человеком? Он видит «опустошенную землю, искусства погребенными, нации рассеянными, народы ослабевшими, свое собственное счастье рухнувшим и свое могущество уничтоженным». И теперь, два века спустя, все люди доброй воли, все, кто хочет мира во всем мире, могут полностью принять эти слова великого натуралиста как призывы своего современника!

Бюффон мечтал о том времени, когда человек станет охранять природу; разумно использовать ее богатства, направлять и улучшать ее развитие. Так постепенно люди сами станут руководителями процессов, происходящих в природе, — то будет «царство человека».

Эти прекрасные благородные мысли, полные веры в лучшее будущее человечества, явились в наше время основой учения замечательного русского ученого В. И. Вернадского о «ноосфере» (от слова «ноос» — «разум», греч.).

В. И. Вернадский много и упорно изучал произведения Бюффона. Общие картины эволюции природы, рассуждения о значении времени в ее развитии, особенно мысли о приближении «царства человека» нашли восторженного поклонника и последователя в его лице. Он разработал учение о «ноосфере», суть которого в том, что Земля вступает в новый исторический этап: раньше все природные процессы на нашей планете протекали стихийно, теперь они все больше и больше становятся подвластными разуму человека.

Пусть была известная неустойчивость в научных позициях Бюффона по ряду таких важных вопросов, как изменчивость видов, психика животных. Пусть пренебрегал он точностью фактов, во имя общих идей, ошибался в фактах, когда, например, считал пингвина переходной формой от рыб к… птицам, а летучую мышь — от птиц к млекопитающим. Или видел в броненосце связующее звено между черепахой и млекопитающими.

Пусть не признавал он значения классификации организмов, считая ее напрасной выдумкой человеческого ума, расставляющего мертвые этикетки, а вместе с ними искусственные перегородки в единой живой природе.

Имя Бюффона навсегда останется среди имен эпохи просветителей.

Идеи единства живой природы и картины развития ее, написанные вдохновенным пером, блестящие популяризации будили серьезный интерес и любовь к природе.

Это ли не огромная заслуга?

Однако не все ученые специалисты одобряли его манеру писать. Некоторые из них называли ее претенциозной, слишком пышной, излишне красивой.

Пусть иные гипотезы и широкие обобщения Бюффона иногда выходили за пределы всякой вероятности в область чистой фантазии, в очерках о животных правда переплеталась с небылицами — все равно нельзя отрицать огромное значение его трудов, обширную эрудицию, смелые и широкие мысли, научные догадки. Он по справедливости считается одним из первых эволюционистов.

Ученым Бюффон помог шире взглянуть на свою специальность, выйти за рамки ее в область общих рассуждений о природе; перед широкой читающей публикой поднял завесу, закрывающую тайны мироздания.

Некоторые считали Бюффона лишь талантливым дилетантом. На самом же деле это был большой ученый, с обширной эрудицией, широким полетом мысли, смелыми догадками, которые позднее подтвердила наука.

Один из выдающихся натуралистов XVIII века русский ученый Паллас сказал, что если Линней дал науке точность и порядок, то Бюффон «…ввел в область науки философский дух и прелестью своего красноречия заставил общество полюбить науку».

В лице Бюффона биология XVIII века нашла своего Златоуста, привлекавшего красотой слога, поэтическим даром таких читателей, которые никогда в руки не взяли бы этих книг о природе, будь они написаны в строго академическом тоне.