Три венца

Царевич усмехнулся, а князь рассмеялся и крикнул своему казначею, чтобы тот отсчитал корчмарю требуемую им сумму.

Глава восьмая

В ГОЛОВЕ ПАННЫ МАРИНЫ НАЗРЕВАЕТ ПЛАН

Пока названный царевич Димитрий, а с ним и новый гайдук его, под палящими лучами июльского солнца в удушающих облаках пыли, безостановочно мчались навстречу неведомой судьбе своей, судьба их была более или менее уже предрешена: предрешена в отдаленном Самборе молодою девушкой, существования которой ни один из них еще не подозревал. Девушка эта была первая самборская красавица и привередница -- панна Марина Мнишек, младшая и любимая дочь Сендомирского воеводы, Юрия Мнишка.

Пан воевода только что окончил продолжительное совещание с тремя монахами: двумя иезуитами и одним бернардинцем, присланными к нему папским нунцием в Кракове, Рангони, как панна Марина, выжидавшая только, казалось, ухода монахов, впорхнула в кабинет отца.

-- Что тебе, мое сердце? -- с оттенком неудовольствия спросил пан Мнишек, который, видимо, утомленный предшествовавшими прениями, разлегся на диване и, тяжело дыша, отирал платком свое голое, блестящее, как полированная слоновая кость, темя, на которое с затылка только был тщательно зачесан седой оседелец.

Молодая панна, ластясь, подсела к старику и, достав из кармана свой собственный фацелет (платок) тончайшего полотна, опрысканный эфирным раствором амбры, нежно провела платком по его лбу, а в заключение поцеловала его в самое темя.

-- Вот так! -- сказала она, с улыбкой глядя на него. -- Что, разве не легче?

-- Легче; но я устал моя милая, очень устал...

-- Безбожные патеры!

-- Тише, дитя мое...

-- И чего им от вас нужно?! Ну, скажите, папа, чего им нужно?

-- Это, милая, государственная тайна. У тебя же еще один ветер в голове...

-- Без ветра, папа, никак нельзя: без него бы все на свете застоялось и сгнило; ветер очищает воздух.

И в подкрепление своих слов, она обмахнула опять лицо отца своим платком и обдала его при этом ароматом амбры.

-- Экий язычок! На все ответ найдется, -- заметил пан Мнишек, с умилением взглядывая снизу в сверкающие глазки дочери.

-- Ну, да Бог с ними, вашими патерами! -- сказала она. -- Я и без того прекрасно знаю, что разговор у вас был об этом московском царевиче, который точно с неба свалился. Ответьте мне, папа, только на один вопрос: в самом ли деле это заколдованный принц, или он только прикидывается им?

-- Гм... Да тебе-то, милочка, на что? Что за странные для девушки вопросы ни с того, ни с сего?

-- Видно, есть с чего... Так что же, говорите: принц он или нет?

Пан Мнишек пристально взглянул в глаза дочери. Она глядела на него не менее зорко и смело, нетерпеливо потопывая ножкой по полу.

-- Ты, Марина, у меня ведь известная фантазерка: в безумной головке твоей, верно, опять какая-нибудь шальная идея родилась?

-- Шальная ли, увидите когда нужно. А теперь отвечайте мне: кто этот таинственный незнакомец, выдающий себя за русского царевича? Отвечайте, пожалуйста, по совести! Вы не знаете, папа, сколько от этого зависит и для вас, и для меня!

Пан воевода озабоченно насупился и покачал головой.

-- Что я скажу тебе? Кто заглянет ему в душу?

-- Так вы сами, значит, не совсем уверены в нем? -- продолжала допытываться панна Марина, и возбужденные черты ее подернулись тенью разочарования. -- Это, конечно, грустно, очень грустно; но... все равно, принц он или нет, есть ли у него надежда захватить венец царский?

-- Ежели король наш Сигизмунд и сейм польский не откажут ему в своей помощи -- без сомнения.

-- А эти посланцы папского нунция из Кракова прибыли сюда к вам, конечно, по этому же делу?

Пан Мнишек не мог скрыть своего изумления по поводу дипломатического чутья дочери.

-- Ты, милая моя, право, иезуит в юбке! Панна Марина тихонько засмеялась.

-- Была, значит, в хорошей школе! Недаром вы окружили теперь и себя, и меня иезуитами.

-- Не шути с огнем! -- укорительно заметил отец. -- С иезуитами считаются теперь и крупные государственные мужи, преклоняется перед ними и власть королевская. Они же возложат на голову нашего августейшего монарха наследственную корону шведскую, которая была у него насильственно отнята...

-- Договаривайте, папа.

-- Что договаривать? И то проболтал уже лишнее. Политика -- не женское дело.

-- Так я вам доскажу. Иезуиты ваши подбивают короля поддержать этого претендента на московский престол (царевич ли он или нет -- для них все равно) с тем, чтобы он потом, в свой черед, помог королю вернуть себе шведскую корону. Не так ли?

Старик Мнишек развел руками.

-- Кто тебе это все выдал?

Дочь коснулась указательным пальцем своего высокого, выпуклого лба.

-- Вот эта безумная головка. Политика, как видите, иногда и женское дело. Стало быть все это верно? Хорошо. А иезуиты-то из чего хлопочут?

-- Как из чего? Чтобы восстановить прежнее могущество польского народа, исповедующего их святую римскую веру.

-- Вы думаете? Какое дело настоящему иезуиту до того или до другого народа? Нет, у них совсем другое на уме.

-- Другое?