Три вещи, которые нужно знать о ракетах. Дневник девушки книготорговца

– Да, меня отдали в этот пансион, когда мне было семь.

Повисла тишина, и Юан резко развернулся и зашагал к фургону. Я смотрела ему вслед, и мне казалось, будто я вижу перед собой потерянного маленького мальчика. Я побежала за ним.

– Семь? А тебе не было одиноко здесь?

– Ты американка до мозга костей, Лиса. – Юан протянул мне наполовину опустевший пакетик «мальтийских шариков». – Обожаешь разговоры о чувствах.

Мы молча пошли обратно к фургону, оставив позади глазастого рыжего кота.

18

Все сущее есть нечто единое, и это нечто есть все сущее: планктон, фосфоресцирующее мерцание на поверхности моря, вращение планет и расширяющаяся Вселенная – все это связано единой эластичной нитью времени.

Джон Стейнбек и Эдвард Ф. Риккетс.

Море Кортеса: бортовой журнал

Биографический отдел, напротив камина, под буквой С

Когда мы въехали в Уигтаун, по стенам домов уже ползли вечерние тени, а солнце медленно закатывалось за холмы. Юан вылез из фургона и зашел в дом, а я замешкалась снаружи, смакуя внезапно пронзившее меня чувство преждевременной ностальгии.

За те несколько дней, что я провела вдали от Уигтауна, я успела истосковаться по его ненавязчивой красоте, по причудливой площади, застроенной каменными домишками, по просторам близлежащих полей и широте неба, по местным болотам и морю. В отличие от Эдинбурга, этот городок пробуждал во мне не беспокойную тягу к приключениям, а глубокое чувство спокойствия и закономерности всего происходящего. Здесь мне на ум приходила история Будды, который, однажды найдя свою точку неподвижности под деревом Бодхи, расположился под его сенью и не хотел никуда уходить.

Из прожитых мною 25 лет я провела здесь лишь месяц, но каким-то таинственным образом это место успело стать мне родным. В моем аналитическом мозгу вертелся один и тот же вопрос: как такое возможно? Однако простая истина заключалась в том, что именно так оно и было. Быть может, атомы, из которых состояло мое тело, когда-то плавали в соленых водах уигтаунской бухты. А может, много столетий назад молекулы, из которых сформировались клетки моих конечностей, пребывали в теле пчелы, которая жужжала над голубыми колокольчиками галлоуэйских лесов, собирая пыльцу. Или же моя связь с этими местами была не столь буквальной, но мой внутренний ландшафт, согласно предположению Фрейда, совпадал с пейзажами Уигтауна.

Где-то за моей спиной раздался стук по стеклу. Резко обернувшись, я обнаружила Германа Мелвилла, который, к моему удивлению, и впрямь удобно устроился на заднем сиденье фургона. Он опустил стекло и высунулся наружу, прижимая к голове шляпу, чтобы та не свалилась.

– Ни то, ни другое, ни третье, – заявил он. – Это место взывало к тебе, а ты – к нему по причинам, которые никому из нас понять не под силу.

Высказавшись, он снова поднял стекло и откинулся на спинку сиденья, устраиваясь поудобнее и собираясь вздремнуть.

Мои шаги гулким эхом отражались от каменной мостовой главной улицы. Я быстро сбежала вниз с холма, потом миновала церковь и кладбище. Промчалась мимо старого каменного дома Деворгилы, мельком глянув поверх ограды, чтобы ухватить любимый вид на болота. Ноги несли меня дальше, я бежала, не сбавляя темп. Я дышала сбивчиво, хватая ртом воздух, тело горело от прилива адреналина. Я сама не заметила, как свернула за угол и оказалась на тропе, ведущей к Колу мучеников.

Это было мое любимое место во всем Галлоуэе. Небольшая тропа, окруженная лугами и испещренная небольшими лужицами, вела к открытым болотам, где пейзаж простирался во всех направлениях, насколько хватало глаз. Вдали виднелась зеленовато-коричневая линия уигтаунского побережья, которое мягко сливалось с синими водами бухты, сверкающей россыпями искрящихся солнечных бликов. Здесь же располагался орнитологический заповедник, где водились болотные птицы, и кристально чистый воздух наполнялся щебетом тысяч птичьих голосов, сливающимся в общую какофонию. Далеко впереди тянулась горная цепь. Ближе всего находился самый высокий пик – Кэрнсмор, который, как мне сказали, летом сверкал зеленью, словно огромный изумруд, а зимой приобретал коричневый оттенок и часто покрывался белой снежной шапкой.

Я зашагала по тропе, которая вела в самое сердце болотистой мари, где стоял увязший в земле небольшой каменный монумент. На камне были высечены слова: «На этом месте стоял Кол мучеников». С этим столбом я нередко разделяла минуты уединения посреди бескрайних просторов здешнего пейзажа. Единственные, кто временами составлял нам компанию, были коровы, пасущиеся на местных заболоченных землях, богатых морскими минералами.