Три войны Бенито Хуареса. Повесть о выдающемся мексиканском революционере

— Судьи уже в сборе?

— Да. Они ждут.

— Я не знаю, с какой скоростью у вас тут приводятся в исполнение приговоры, и хотел бы написать завещание.

— Это ваше право.

Принесли чернильный прибор и бумагу.

«После Гвадалахары я не писал завещаний… Три с половиной года… Для нынешних времен слишком долгий срок…»

Он перечислил своих четырех дочерей, пятую — приемную. Ясно указал, что получает каждая из них. Написал некоторые советы и приказания своему управляющему. Он писал, не торопясь.

Кахига пощелкал пальцами.

— Заканчиваю, капитан, — сказал Окампо.

«Я прощаюсь со всеми моими добрыми друзьями и со всеми, кто помог мне в большом и малом, и умираю с верой в то, что, служа моей стране, делал все к ее пользе».

Он сложил лист и оставил его на столе.

— Пусть это отдадут священнику.

Ему велели сесть на лошадь. Десяток всадников окружил его. Они выехали из селения и неспешно двинулись по мягкой пыльной дороге. Копыта коней тонули в красной пыли.

Через полчаса возле маленькой асьенды они придержали коней.

Вышел испуганный старик с седыми бакенбардами.

— Как называется асьенда, сеньор? — спросил Окампо.

— Кальтенанго, сеньор, — торопливо ответил старик. — Я давно не занимаюсь политикой, да и никогда особенно ею не интересовался… Я — адвокат на покое из Морелии…

И тут он узнал Окампо.

— Боже мой, дон Мельчор…

Он с ужасом смотрел на вооруженных людей.

— Идите в дом, — сказал Кахига. — Никто вас не тронет.

Они спешились.

— Есть ли у вас какие-нибудь пожелания, сеньор Окампо? — спросил Кахига.

Дон Мельчор подумал.

— Пожалуй, я бы добавил кое-что к завещанию.

У старого адвоката взяли чернила, перо и бумагу. Окампо сел на скамью под ветхим навесом.

«Я завещаю свои книги, числом около десяти тысяч, дорогому мне колехио де Сан Николас в Морелии…»

Он посмотрел, щурясь, на обступивших его людей Кахиги.

«…разумеется, после того, как сеньоры, расстрелявшие меня, выберут себе те книги, которые возбудят их интерес».

— Я упомянул вас в своем завещании, капитан, — сказал он Кахиге. — В ваших интересах доставить это дополнение тому же священнику.

Кахига заглянул в написанное.

— Вам не удастся унизить меня, сеньор Окампо, — равнодушно сказал он.

Они отошли на сотню шагов от асьенды Кальтенанго и остановились.

Кривое полузасохшее перечное дерево росло на маленьком буром холме.

Кахига жестом приказал дону Мельчору встать возле холма.

Солдаты выстроились перед ним.

— Подождите, — сказал Окампо, — у меня осталось немного денег.

Он достал кошелек и протянул его капралу. Тот взял…

Солдаты подняли ружья.

Окампо увидел Хуареса в белой рубашке, тогда, в Гвадалахаре. Как жаль, что меня не расстреляли, когда рядом были Бенито и Гильермо… Хуарес, с поднятым лицом, полным решимости и гордости, вышел вперед и, раскинув руки, заслонил всех…

Из записной книжки Андрея Андреевича Гладкого (7 июня 1861 года, по возвращении в Мехико)

«…Старик на крохотной асьенде показал мне, куда они пошли. Я поехал. Я понимал, что палачи не любят свидетелей и могут убить и меня. Но подумал, что ему будет легче умирать, увидев меня, и не мог не оказать ему этой последней помощи. Но он меня не увидел. И он, и солдаты стояли боком ко мне. Ковер красной пыли заглушил звук копыт, и никто меня не заметил. Я остановился шагах в пятидесяти. Солдаты в этот момент подняли ружья, офицер вынул из ножей саблю. И вдруг дон Мельчор, который стоял неподвижно, опустив голову, вскинул ее и шагнул вперед — прямо на стволы ружей. Офицер торопливо махнул саблей. Залп. Окампо упал и начал перекатываться, прижав руки к груди. Офицер что-то крикнул. Солдаты нервно перезаряжали ружья. Трое из них без команды в упор выстрелили в дона Мельчора, и он затих.

Мне не было страшно. Я в тот миг не думал и не чувствовал ничего, а только смотрел и запоминал против воли каждую деталь. Я и сейчас, закрыв глаза, вижу все это пред собою, чувствую этот зной, давящий, как раскаленная каменная плита, багровый тон всей местности, синие линялые блузы солдат, их нелепо широкие форменные штаны… Широкоплечий индеец в мундире капрала отвязал от пояса моток веревки, обвязал ею дона Мельчора. Потом вместе с одним солдатом они взялись за веревку и поволокли тело на плоскую возвышенность к дереву. Они перекинули веревку через сук возле самого ствола и подтянули тело так, чтобы оно повисло во весь рост, не касаясь земли. Привязали веревку и полюбовались своей работой.

Потом они пошли в мою сторону. Я сидел в седло и ждал их. Все во мне было пусто. Они прошли мимо.

Только офицер, тот самый, что арестовывал дона Мельчора, безразлично взглянул мне в лицо.

Двое солдат остались возле казненного, сидели на земле и курили.

Я подъехал к дереву. Спешился…»

КАК ОТВЕТИТЬ НА ЭТО?

Он подъехал к дереву. Солдаты удивленно смотрели на него снизу.