Три вора

«Анджело Подкидыш, сын неизвестных родителей, родившийся в Милане в декабре 1864 года, по прозванию Тапиока, был присужден:

1. В 1878 году к шести месяцам двенадцати дням заключения за кражу со взломом. Похитил из складов железнодорожной станции 18 килограммов медной проволоки, принадлежавшей администрации дороги.

2. В 1880 году к одному году двум месяцам 24 дням заключения и ста лирам штрафа за взлом витрины в колбасном магазине, с похищением десяти коробок, содержащих страсбургские пироги.

3. В 1883 году к одному году восьми месяцам заключения и двум годам особого надзора за покушение па карманную кражу на площадке трамвая окружной электрической дороги, выразившемся в введении в карман одного пассажира режущего инструмента с целью обрезать цепь из так называемого полузолотого металла, на которой сохранялись часы того же металла.

4. В 1891 году к двум годам восьми месяцам 25 дням заключения и 200 лирам штрафа за кражу с проникновением в чужое помещение, причем подсудимый перелез через ограду прачечной, вынеся оттуда полотняные одеяния, как-то: рубашки, носовые платки, кальсоны и тому подобное, развешенные на веревке на предмет просушки их на солнце.

По наведенным справкам отзыв королевской квестуры:

Опасный рецидивист. Имеет пристрастие к краже пищевых продуктов. Бродяга без определенного местожительства».

Секретарь кончил чтение и сел.

– Вы слышали, Тапиока? – спросил председатель.

– Так точно.

– Все правильно?

– Да уж словно из лавочки счет. Легкий смех пробежал по залу.

– Прекрасно, – продолжал представитель правосудия, возвышая голос, чтобы подавить в зародыше неуместную веселость. – Сегодня вы обвиняетесь в гораздо более тяжком преступлении. Вы обвиняетесь в том, что в ночь на 17 августа прошлого года, в часу, точно неустановленном, но приблизительно между 11 часами ночи и 4 часами утра, вы проникли, вынув стекло из верхнего купола передней, в дом на улице Мира, номер седьмой, принадлежащий коммерции советнику Николо Орнано, и затем, взломав с помощью химических средств, установить которые еще не удалось, несгораемый шкаф упомянутого Николо Орнано, похитили сумму в три миллиона сто восемьдесят семь тысяч лир, заключавшуюся частью в банковых билетах на предъявителя, частью в железнодорожных акциях, также на предъявителя, и частью в золотой монете…

Ради экономии во времени я опускаю другие, менее важные, подробности обвинительного акта, к которым мы еще вернемся в течение вашего допроса. Пока же послушаем, что вы имеете ответить по основному пункту обвинения. Говорите, Тапиока… Говорите свободно и изложите нам со всеми подробностями, как происходило дело… Правосудие сумеет, поверьте, поставить вам в число смягчающих вашу вину обстоятельств ваше чистосердечное признание… В голосе председателя звучали отеческие нотки.

Тапиока в своей простоте душевной был искренне тронут таким чисто родительским увещанием. Привыкнув к быстрой и суровой процедуре, с какой прежние судьи отправляли его в тюрьму, он принял ласковый тон председателя за чистую монету:

– Только перво-наперво, господин председатель, – начал Тапиока, – осмелюсь я у вас одолженьица маленького попросить… Так… Пустяки сущие… А уж вы явите такую милость…

Тапиока поднял руки с надетыми на них наручниками.

– Вишь вот… Браслетики эти… жмут мне малость сильно… Вроде, знаешь, башмаки узкие… Ну, и говорить свободно мешают… рассказывать о себе и о прочем всем… Ну, да вы господа – ученые… можете понимать… А я объяснить складно не умею… Вот оно дело какое…

Председатель запросил взором прокурора: тот подал знак снисхождения.

– Карабинеры, – приказал председатель, – снимите с подсудимого наручники.