Три времени года в бутылочном стекле

Алиса хорошо помнила это ощущение полета и бешеного счастья, помнила свои раскинутые в стороны руки и улыбающегося деда, иногда осторожно поддерживающего ее, чтобы она не свалилась с бортика, и красное закатное небо, и ветер, сильный, но теплый, и цветущие яблони вокруг и их запах, щекочущий нос. Был ли это только один день, или это была целая весна? Сколько ей лет, пять?

Угадай, где?

Когда Алисе исполнилось шесть, мама сказала, что папа уехал в очень далекую командировку, возможно, даже в Китай.

– Привезет тебе оттуда что-нибудь китайское, – отрывисто сказала мама, собирая вещи.

«Что-нибудь китайское» привело Алису в восторг, поэтому ее не особо смутило то, что они переехали к маминой подруге. К родителям мама возвращаться не пожелала, видимо, чтобы снова не чувствовать себя непутевой девчонкой, а у подруги была лишняя комната, которую та, по-дружески, сдавала совсем недорого. Деньги на комнату папа присылал из Китая, который, как оказался, был совсем недалеко, за две автобусных остановки, у его родителей. В Китае папа грустил и выпивал по вечерам. Повзрослевшую Алису, которая жила у папиных родителей во время своей недолгой учебы в институте, эта история изрядно веселила.

– Ладно, – часто говорила она друзьям после посиделок, – поеду я домой, в Китай.

Потом Алиса пошла в первый класс, а у мамы родилось еще пару блестящих идей. Болоневые плащи были давно не в моде, бизнес развалился, рубль упал, а доллар вырос и стабилизировался, и надо было делать что-то новое. Папа вернулся из своей далекой командировки, чтобы увезти с собой Алису. В Китае ее плотно окружили заботой, плотно настолько, чтобы не было времени скучать по маме – бабушка водила ее в кружок народного пения, дедушка учил первоклассно свистеть и играть в несложные карточные игры, а папа, как бы не был занят, всегда сам отвозил и забирал ее из школы. Следуя правилам ППЦ, это, впрочем, было несложно.

Потом командировка понадобилась уже и маме, и папе, но, так как Алисе было уже почти девять, место ее назначения скрывать не стали – Сургут, «это далеко, на Севере». И, так как Алисе было уже почти девять, она отреагировала на эту новость без должного энтузиазма.

– Это ненадолго, ненадолго, – шептала мама, зацеловывая на прощание ее лицо, но Алисино воображение уже подсовывало ей картинки – вот мама, в тулупе и валенках, бредет сквозь метель по далекому, холодному городу, а брошенная, никому ненужная Алиса сидит одна в пустой квартире.

Никакой пустой квартиры, конечно, не было, Алиса переехала к маминым родителям, которые пошли по проторенной дорожке – загрузили внучкин день до отвала, к пению прибавились английский, репетитор по математике и обязательное посещение театра по выходным. Бабушка пыталась разобраться, к чему у Алисы больше способностей – к цифрам или к буквам, и мысленно уже подбирала ей ВУЗ, у внучки ведь все должно было сложиться совсем по-другому, чем у дочери. Мама с папой звонили каждый день, но всегда по отдельности, и хотя в девять лет Алиса уже знала, что они давно развелись и больше не семья (а с кем тогда у нее семья?), у нее все равно теплилась надежда, что они там, в далеком заснеженном городе, вместе, и когда папа ей звонит, мама жарит ему котлеты, и просто не может отойти от плиты. Главной отдушиной в те времена были нечастые вечера, проведенные с дедом – он тогда летал последний год. Алиса, хоть уже была довольно высокой девочкой, забиралась к нему на колени, и они вместе листали атлас мира, небольшую книжку в мягкой синей обложке. От атласа чудно пахло, как от журнала, он был весь цветной и раскрывал перед ними целый мир. Обычно Алиса тыкала в первую попавшуюся страну («Бирма! Аргентина!»), а дед что-нибудь про нее рассказывал, и перед ней проплывали красочные картинки далекой, волшебной жизни. Когда надоедал атлас, они брали книгу с репродукциями картин из Эрмитажа, дед к тому времени часто засыпал с Алисой на руках, а она тщательно перелистывала каждую страницу, с благоговением рассматривая картины и вслух прочитывая их авторов и названия. За год она выучила их все наизусть, включая сноски к каждой, и, гордая собой, мечтала, как она когда-нибудь попадет в этот самый Эрмитаж и уж точно нипочем там не заблудится.

А потом родители вернулись – вместе, вдвоем, вернулись за Алисой. Смена обстановки необходима была маме, чтобы вновь сойтись с папой. В Сургуте они занялись оптовыми продажами из Китая, только теперь настоящего, и купили в кредит двухкомнатную квартиру, где и планировали теперь жить снова втроем, как раньше, и дело осталось за малым – забрать дочку.

У Алисы совсем не было друзей; вследствии природной замкнутости и избыточного времяпровождения с пожилыми родственниками, она очень тяжело сходилась со сверстниками, и переезд был для нее шоком. Она проходила в истерике два дня, плакала до посинения, как маленькая, бабушка отпаивала ее каплями и ругалась с мамой, мама заламывала руки, а папа пыхтел на кухне.