Три времени ночи

— Она признала себя цыганкой, самой настоящей цыганкой!

— Ну и что? — пренебрежительно отмахнулась столичная знаменитость. — Запомните, пожалуйста, ваше дело записывать, а соображения ваши меня не интересуют. Жанна, с тех пор много воды утекло. Вашей бабке удалось спастись от резни. И у нее хватило ума понять, что причиной ее несчастий была бродячая жизнь и те нравы, которые, справедливо, нет ли, приписывают цыганам. Она осела в Вербери, прожила там всю жизнь. Ее ведь не сожгли?

— Нет.

— Ну вот, вы сами должны признать, что в участи вашей матери, как и в обвинении, предъявленном вам (он чуть не сказал «и в вашей участи», но вовремя спохватился, испытав при этом некоторое раздражение), не было ничего неотвратимого, неизбежного. Я имею в виду, что вы могли бы, если бы захотели, избежать той участи, которая вам угрожает.

— Как это?

— Ну не мне вам рассказывать. Честно работая, нанявшись, к примеру, служанкой, прачкой, можно было пасти овец.

— Меня выгнали из Вербери, мсье. Я осталась без крыши над головой, без гроша в кармане. Куда мне было деваться? Разве я могла уйти далеко? Кто бы меня нанял, если все, фермеры, священники, все люди в округе, которые имели достаток, у которых была хотя бы повозка, чтобы добраться до места казни, видели, как сжигали мою мать? Могла ли я сказать: я дочь этой женщины, дайте мне работу? Мне нельзя было даже просить милостыню.

— Ну и что же вы предприняли?

— Поменяла имя, вы бы на моем месте сделали то же самое.

От такого наглого ответа кровь хлынула к лицу Бодена. «На ее месте»! Да как она смеет! Она ничего не отрицает, ни в чем не раскаивается, просто берет и перекладывает свою вину на него, на других, на государство, на мир, сотворенный Богом! Это хуже, чем дерзость, это святотатство! И конечно, секретарь суда, этот дурак, ничего не записывал! Когда она признает себя цыганкой, он радуется, а когда она бесстыдно взваливает свой грех на плечи всего человечества, этот дурак ворон считает! До чего невежественны провинциалы! Разве не хочет она внушить, что ей пришлось сделаться колдуньей вопреки своей воле, что иначе ей некуда было податься, как будто у нее не было свободы выбора и так ей было предначертано судьбой. То же доказывал и немец, выпустивший книгу, где он оскорбляет не только религию, но и сам разум (что едва ли не страшнее, по мнению Бодена), утверждая, будто большинство ведьм — больные, полубезумные женщины, которые не ведают, что творят, а значит, они не могут отвечать за свои поступки, и их надо лечить, а не сжигать. Этот Жан Вир, или Веер-еретик, скорее всего и сам колдун. Подумать только, врач — и отстаивает такие вещи! Все естество Бодена восставало против подобного утверждения. Выходит, Бог сотворил существа настолько несовершенные, что они не способны отличить добро от зла? Выходит, простая жизненная случайность, место рождения, положение в обществе могут оправдать сознательное предпочтение беспорядка, анархии, отрицания всего и вся? Так можно далеко зайти, ведь теряет смысл само понятие добра. Все усилия человека, упорядочивающая воля, как внутри него, так и вне, оказываются обусловлены не зависящими от него обстоятельствами, и он получает все при рождении, как плохое или хорошее здоровье.

Эта женщина говорила не иначе как по наущению дьявола, и ее слова ввергали в смятение душу, сбивали с толку разум. Но он-то должен был знать, он, Жан Боден, юрист, советник герцога Анжуйского, сына короля, начальник канцелярии в его резиденции, глава лесного ведомства, депутат от генеральных штатов Блуа и, кроме того, ученый, который, отринув предрассудки, смело занялся Ветхим заветом, Каббалой, учением гугенотов, беседовал с раввинами и протестантскими пасторами, умел отличать у этих людей чистоту помыслов от ереси, анализировать их положения и иногда с некоторыми соглашаться, он должен был знать, что человек велик, что он обладает всемогущим разумом, свободной и независимой волей, которая созидает мир, руководствуясь помощью и советами Святого духа, чье покровительство он добровольно принимает. И все же дьявол, используя словесные ухищрения, исподтишка нападал на Бодена, покушался на его душевное равновесие. Бодену следует поостеречься, не то он отравит его своими речами.

Боден взял себя в руки.

— Итак, вы пришли в Компьень и пробыли там некоторое время. Чем вы жили?