Три времени ночи

Вот и знак, вот и доказательство: пришел человек и взял ее. Но не так, как берут женщину. А как берут животное, козу, потому что она еще может пригодиться. Он гонялся за ней в пустом доме. Это показывает, что она понимала ситуацию, а ситуация заключалась в том, что ее больше не считали за человека, когда она увидела, что к ней приближается мужчина, почти старик, широкоплечий, молчаливый, она немного знала его раньше, и даже не попыталась сказать или спросить что-нибудь: она убежала, ударилась о косяк и стала носиться, как обезумевшая мышь. А он подумал: «Она еще сильная, это хорошо». Он поймал ее без труда, как козленка, и связал, как козленка, да так и унес связанной. Его звали Гийом, он был стар, одинок, скуп, но не зол. Ему нужна была служанка, и он подумал, что Анна ему ничего не будет стоить. Деревня одобрила этот поступок, это была хорошая добыча. Некоторые даже завидовали.

— Если только он сумеет извлечь из нее пользу…

— Увидите, она когда-нибудь подожжет дом. Обыкновенное дело.

Ночью хозяин привязывал ее в стойле веревкой. Чтобы не украли. Что она убежит, он не боялся. Куда ей идти? Она изгнана отовсюду.

Иногда — редко, потому что он был старик, — он опрокидывал ее в стойле и брал без угрызений совести, без всяких мыслей. Таким образом он получал удовлетворение от животного. Однако он всегда старался не сделать ей больно. Он и животным никогда не делал больно.

Кристиана и Лоран были сожжены при большом стечении народу. Лорана везли на казнь в тележке, потому что у него были перебиты ноги. Кристиана рыдала, откидываясь назад, без стеснения показывая белую грудь, золотые волосы, примерное раскаяние, она целовала распятие, цепляясь за сутану священника, кричала: «Иисус, Иисус!» Представление стоило денег. Присутствующие были довольны. Плакали от всего сердца. Торговля шла отлично: продавались и образки, и печенье, и вино, это был великий карнавал добрых чувств, судьи, похотливые старцы, выстроившиеся в ряд, подбадривали Кристиану.

— Не бойся, это не так уж страшно.

Впрочем, приговор гласил, что она будет вначале удушена, а потом сожжена. И это будет так быстро сделано! Если бы Лоран признался, он бы без труда удостоился такой же милости. Они же не дикари! Судьи смотрели на него, как на неблагодарного. Всего несколько криков, неопределенных признаний под пыткой, тут же взятых назад. Вовсе не так ведется образцовое судопроизводство. Судьи были им недовольны, и это нормально. Даже маленькие дети на плечах у отцов отворачивались от него. Кристиана же была идолом, любимым ребенком, звездой. Как же она была прекрасна! Вынужденный отдых в тюрьме, нервное напряжение последнего момента, который был еще и выходом на сцену, — все это молодило ее, делало движения величественными, а лицо еще красивее и привлекательнее, и ее покорность вместе с нервным подъемом служили ей украшением.

«Она выиграла еще раз», — подумал Лоран.

Кристиана предала себя Богу, как она предавала себя дьяволу: с открытой душой, охваченная восторгом перед этим скопищем людей, не сопротивляясь, она предалась смерти. Все время в каждой из сцен она одерживала триумф. Она очень легко умрет!