Три выбора

– Я тут нарушил, конечно, правила сервировки, так складно описанные у вашего Рабле, – едва прожевав первый укус, и потому не совсем внятно произнес Владимир Иванович, – канапе не получились как на картинке в журналах «Gala» или «Гастрономъ», но уж извините!.. Мы ведь не на посольском фуршете, не в кремлевских палатах, а в родных стенах!

Он повернулся к Елене Никоновне и вдруг серьезно спросил:

– Или уже нет?

Елена Никоновна в это время говорила по телефону и не расслышала (может быть…) обращенных к ней слов. Владимир Иванович не стал дожидаться ответа и снова обернулся ко мне. Мы запили первый бутерброд чаем, и Владимир Иванович уже совершенно внятно сказал:

– Но не это главное мое нарушение. Как говаривала во время обеда одна старушенция в моем детстве (на нее порой оставляли меня как на няньку): «Хлебушка-то побольше, а колбаски-то – поменьше, оно и сыте будет!». Но, думается, в реконструктивный период перехода к капитализму произошла инверсия статуса колбасы и хлеба!

Он хлопнул в ладоши и радостно добавил:

– А не зря я с вами повязался! Вон какую фразу завернул и даже падежей не перепутал! А, попросту говоря, я со слепу прицел на ноже не тот взял – вот и получилась колбаса не кусочками, а шматками… Ну, да что с пенсионера взять!..

Его военный образ «прицел на ноже» и ссылка на слепоту, вызвали у меня в памяти забавный эпизод.

…Вагон электрички был полупустой. Середина летнего дня – те, кто поедет на дачу вечером, ещё работают, а в вагоне публика либо «за шестьдесят» – пенсионеры, либо «до 25» – студенты на каникулах. Справа от меня, у самого прохода, сидит симпатичная девушка и деловито балуется со своим сотовым телефоном – смотрит по Интернету какие-то картинки.

Из тамбура появляется жалкая и нелепая фигура с протянутой рукой – вагонный попрошайка. Фигура стоит в начале вагона и, как мне кажется, зорко рассматривает скамейки – прикидывает, откуда можно надеяться на подаяние, т. е. где нужно остановиться и «нажать» на клавиши жалости. Нагловатое выражение лица с пухлыми, на выкате, как бы обиженными детскими губами у мужчины еще «вполне в соку» (лет 40, не больше), конечно же, вызывает позыв достать кошелек, но и отталкивает – хочется отвести глаза.

Оценив диспозицию, попрошайка двинулся по проходу, что-то негромко бормоча – слышно только тем, кто находится рядом. Попрошайка движется медленно, вытянув вперед левую руку с ладонью, раскрытой для приема подаяния, а правую, полусогнутую в локте, отведя в сторону – как бы для ощупывания возможных препятствий. Он останавливается почти у каждого ряда вагонных скамеек. (Призыв должен быть услышан и воспринят. Да и на сам процесс передачи мелочи при такой тактике нищего уходит довольно много времени).

Когда проситель остановился у нашего ряда, я услышал его призыв: «Подайте слепому на пропитание…». Внутренний голос усмехнулся – «„Косить“ под Паниковского нужно уметь! Не верю!».

Но тут я поднял глаза и увидел, что на глазах у плаксивой физиономии с детскими припухлыми губами были… огромные бельма!

Сидящая рядом со мной девушка, с губками, накрашенными помадой цвета наив роуз, по-прежнему нажимала кнопки и, упершись взглядом в экранчик дисплея, никак не отреагировала на слова попрошайки. Постояв несколько секунд, он двинулся дальше, не изменив ни выражения лица, ни положения рук. И уже на втором шаге его правая ладонь с чуть согнутыми «чашечкой» пальцами легла точно на правую грудь моей соседки!

Девушка дернулась, как от удара током, негодующе хмыкнула, удивленно и сердито вскинула голову, но, увидев слепые бельма, тут же смущенно вернулась в прежнее положение. Она явно раскаивалась и в своем негодовании, и в том, что не подала вовремя «копеечку»…

Выражение же лица «Паниковского» сыграло целую серию немого кино – сначала оно сделалось недоуменным, потом – на краткий миг! – глумливым, и, наконец, вернулось к обычному своему обиженному состоянию. Но, судя по тому, что он не извинился, он либо не понял, что произошло, либо, наоборот, понял все точно и очень быстро, а промолчал потому, что посчитал этот случай бонусом, дополнительной наградой за свои труды и, одновременно, достойным наказанием девушке за скаредность.

У меня этот случай оставил двойственное впечатление. Если попрошайка «косил под Паниковского» (как продолжал считать мой внутренний голос), то девичья грудь могла быть целью, намеченной им ещё при определении диспозиции от тамбура, а если он и вправду был слепым, то поражает щедрость психологических проявлений этого «слепого случая».

Но самое главное – я так и не могу сказать, когда мои глаза отобразили истину – при рассмотрении глазастого попрошайки у тамбура вагона, или – при взгляде на его бельма?