Мы пошли по коридору к лифту и на его развилке столкнулись с Давидом Ильичем. Его изящная кепочка была покрыта водяными шариками, что придавало всей его фигуре какой-то жалостливый вид, но застывшая в глазах решимость и недобрая ирония, с которой он взглянул на кофейные кружки в наших руках, не предвещали ничего хорошего.
– Здравствуйте, Давид Ильич! – подобно Бобчинскому и Добчинскому почти хором сказали мы с Владимиром Ивановичем.
– Здравствуйте, «кремлевские мечтатели»! – ответил он с усмешкой. – Посидели, покурили? И кофеёчку, вижу, попили?… Неужто в гостях не попотчевали? Ну, тогда пошли наверх, расскажете – чем же тогда вас там, в Кремле, угостили?
Глава 10
На пятно цвета ляжки испуганной Машки со свастикой посередине Давид Ильич внимания не обратил, а, выйдя из лифта, сразу пошел по коридору к двери своего кабинета, сказав нам на ходу: «Я к вам выйду».
Это было странно – обычно он предпочитал выслушивать отчеты у себя в кабинете. Но причина этой странности прояснилась быстро. Когда мы вошли в нашу комнату, весь «женский компонент» нашего дружного коллектива был на рабочих местах и занимался делом. А, кроме того, в комнате присутствовали и ещё две весьма экстравагантные девицы.
В дальнем конце, у стены, Елена Никоновна, как всегда, что-то «упорядочивала» в одной из многочисленных папок, стоявших рядом с ней на этажерке.
Ближе к нам, вслед за пустующими столами Ильи Стефановича и Александра Еремеевича, сидела Елена Петровна. Её почти скрывала сень какого-то «комнатного монстра» (кажется, «китайской розы») – почти куста в огромном горшке, стоявшего на окне и вызывающе демонстрировавшего всем желающим свои крупные накаратовые цветы с длинными камелопардовыми языками то ли пестиков, то ли тычинок, а Елена Петровна что-то тихонько шептала в телефонную трубку губами, накрашенными помадой цвета Plum sherbet. И только тренированное ухо могло уловить нечто членораздельное в ее шелестящей скороговорке: «Фарт от нас… И сажа тоже… Ну, там посмотрим… Потом в карьер… А транспорт чей?… Он сам сказал… Бумага будет… Конечно, деньги!..».
За следующим столом Татьяна Борисовна, зябко кутаясь в какой-то немыслимо огромный и пушистый платок цвета испуганной мыши, что-то рисовала на листке бумаги, покусывая свои накрашенные помадой Coral panache губы, и, судя по количеству прямоугольников и стрелок, которые уже покрывали пол-листка, это была её очередная бизнес-схема, которая, осуществись она в реальности, могла привести и к даче на Канарах, и – увы! – к занозам на тюремных нарах, но, вероятнее всего, просто будет выброшена в мусорную корзину. И хорошо ещё, если после обсуждения, которое могло бы «зацепить» чью-то более жизнеспособную идею, а не по воле автора, рвущего на клочки свое творение в угоду минутной прихоти или новой фантазии…
За моим столом сидели две новые барышни – Оля и Анечка – которых, оказывается, шеф пригласил на «смотрины» и которые испуганно вздрогнули, когда мы вошли. Было очевидно, что они решают очень важный для себя вопрос – а стоит ли бороться за место в этой конторе?
Барышни ещё не утратили детскую непосредственность, легко читаемую в любопытствующих взглядах, бросаемых ими по сторонам, как бросают спиннингом рыбаки блесну, определяя рельеф и состояние дна места предстоящей рыбалки. И, по выражениям их наивных девичьих лиц, можно было видеть, что деловая атмосфера, созданная к приходу шефа нашими дамами и царящая в данный момент в нашей комнате, пока не казалась им «пределом мечтаний».
Людмила Феофилактовна, как всегда, с телефонной трубкой, прижатой к уху левым плечом и с авторучкой в правой руке («Записываю… 10 тонн… Лучше и не найдёте… Разумеется, лично…»), «неприметно» наблюдала за ними, вероятно, по указанию Давида Ильича, для того, чтобы принять «взвешенное решение» о приеме или отказе от места этим юным нимфам.
И выражение ее лица тоже не выражало восторга. Нет, она не могла и не хотела сказать ничего плохого о соискательницах, более того, в случае их приема у нее лично уменьшилось бы количество хлопот и работать ей стало бы легче.