…В июле сорок второго от командующего Калининским фронтом генерала Конева поступило задание: «Поставить дымовые завесы в районе дома отдыха им. Семашко».
Наш 671-й штурмовой полк, переименованный впоследствии в 90-й гвардейский, был в те дни единственной авиационной частью, которая на Калининском фронте занималась выполнением подобного рода задач. Поставить дымовую завесу — дело непростое. Одна из сложностей заключалась в том, что пилот в таких случаях шел на малой высоте, не превышающей, как правило, двадцати — двадцати пяти метров. А кроме того, дымовая завеса ставилась обычно вдоль передовой и летчик, таким образом, был лишен возможности маневрирования в воздухе. Дымовые завесы ставились часто. И немцы привыкли к тому, что, если самолет направляется на малой высоте вдоль линии фронта, значит, никакого маневра от него ждать не приходится. Враг в таких случаях тотчас же открывал огонь изо всех видов оружия, вплоть до автоматов и пистолетов. Этим объяснялись большие потери при выполнении подобного рода задач.
С другой стороны, по мере накопления опыта возрастало и мастерство летчиков полка. Признанными мастерами в этом деле считались командир эскадрильи капитан Смирнов, командир звена Дубовик, летчики Пикаев, Курилов, Козлов. Любой из них справлялся с подобными задачами, можно сказать, виртуозно. И все же без потерь не обходилось.
Так уж тогда вышло — на тот момент, когда приказ командующего фронтом поступил на КП полка, единственным исправным самолетом оказалась машина младшего лейтенанта Лебедева. Часть штурмовиков находилась в воздухе, выполняя боевые задания, а с остальными, латая дыры, возились техники. Приказ, однако, требовалось выполнить безотлагательно. В силу же того что он поступил непосредственно от командующего фронтом, выбор пал на комэска капитана Смирнова.
Но не успел Смирнов покинуть КП, дверь открыл взволнованный Лебедев.
— Как же так? Машина моя, а лететь на ней поручено капитану Смирнову? Прошу послать меня!
Лебедеву объяснили ситуацию. Но тот в ответ выложил свои аргументы. Во-первых, дымовые завесы он уже ставил и необходимый опыт у него есть. А главное, он, Лебедев, неженат, а у капитана Смирнова семья; шансов же благополучно вернуться с задания немного. Как же, мол, ему смотреть в глаза товарищей, если допустит лететь на такое задание вместо себя своему командиру эскадрильи?..
Отчаяние младшего лейтенанта было настолько искренним и непосредственным, что присутствовавшие на КП решили поддержать его просьбу. Вступился за него и сам Сотников, который в качестве политработника сразу оценил воспитательное значение происходившего.
А когда Лебедев, окрыленный тем, что его правильно поняли, успешно выполнил боевое задание и, вернувшись с передовой, заходил с новыми дырами в фюзеляже на посадку, на КП полка передали по телефону приказ командующего фронтом о награждении младшего лейтенанта Лебедева орденом Красного Знамени за отличное выполнение боевого задания.
— Глядя на Лебедева в ту минуту, когда он доказывал на КП свое право на полет, я был убежден, что он лучше других справится с поставленной задачей, — закончил свой рассказ Сотников. — Он просто не мог не справиться, такой у него был душевный настрой…
Едва Сотников замолк, между слушавшими его летчиками вспыхнула дискуссия.
— А что ж тут такого! — начал Кумсков. — Каждый бы так на его месте поступил. Разве кто из нас согласился бы добровольно уступить свой самолет кому-то другому?
— Не горячись, Виктор, — возразили ему. — Здесь ведь не одно самолюбие требовалось. Здесь и мужество, и благородство души. Не случайно же Лебедев о семье своего командира вспомнил…
Разговор в тот день затянулся за полночь. Вспоминали разные случаи. Спорили о том, что важнее в сложных боевых условиях — порыв души с его неодолимой жаждой победы или выдержка и трезвый расчет. Сошлись в конце концов на том, что одно другому не мешает. И даже наоборот — одно другому нередко способствует.
Разногласий не вызвало лишь одно: на фронте настоящий летчик не тот, кто в совершенстве овладел машиной, а тот, кто, овладев ею, еще и ясно сознает, во имя чего он каждый день поднимается в бой. С этим были согласны все.
Уже под Винницей немецкие летчики начали применять против наших штурмовиков новую тактику: в первую очередь они стремились сбить ведущего группы. Расчет простенький: группа, дескать, рассыплется, тогда щелкай «илы» одного за другим. Действительно, когда штурмовики идут строем, да еще знаменитой своей «чехардой», подступиться к ним куда труднее. Впереди у каждого по четыре ствола, а задняя полусфера перекрыта огнем воздушных стрелков плюс те же пулеметы да пушки «илов», которые благодаря «чехарде», как говорится, и здесь и там — то спереди, то сзади. «Чехарду» эту нашу немцы ох как не любили!