Три заложника

После этих слов лицо его просветлело, и он бросился меня обнимать, при этом едва не отправив свой «Деляж» в кювет, а нас обоих – в вечность. Маркиз горел желанием не сидеть сложа руки, а действовать, и взял с меня слово подключить его к моей команде при первой же возможности. Меня при этом охватило чувство вины: кто-кто, а уж я-то знал, что никакой команды у меня нет, как нет и ключа к разгадке тайны. Поэтому я поспешил заговорить о мисс Виктор, чтобы он перестал приставать ко мне с расспросами.

В результате я получил ее исчерпывающий портрет, исполненный средствами лирической прозы. Она оказалась стройна, среднего роста, держалась в седле не хуже богини Дианы и танцевала, словно нимфа. Адела была брюнеткой с темно-серыми глазами и мягким голосом, обычно присущим обладательницам таких глаз.

Разумеется, Турпин описывал ее куда более поэтично, время от времени переходя на французский. Попутно выяснилось, что его возлюбленная обожала собак, не боялась ничего на свете, при ходьбе ставила ступни носками наружу и начинала очаровательно шепелявить в минуты сильного волнения. В результате я почувствовал, что весьма неплохо знаю мисс Виктор – тем более что в кабинете Магиллври просмотрел не меньше полусотни ее фотографий.

На обратном пути мне пришло в голову спросить его, знает ли Турпин мистера Медину. Он ответил, что нет, и добавил, что сегодня приглашен к мистеру Джулиусу Виктору – небольшой званый обед, в основном, для узкого круга политиков, где будет и Медина.

– Мистер Виктор – удивительный человек. Он не стал ничего менять в своей жизни, несмотря на то что случилось, и его друзья уверены, что Адела сейчас в Нью-Йорке. Сейчас он похож на того мальчика-спартанца с лисенком под плащом.

– Передай ему привет от меня и скажи, что сегодня я непременно буду у него. У меня есть приглашение, действующее постоянно. В восемь пятнадцать, кажется, я не ошибаюсь?

За обедом у Джулиуса Виктора собралось небольшое, но блестящее общество: министр иностранных дел, Доминик Медина, Паллисер-Йейтс, герцог Элстер, лорд Саннингдейл – бывший лорд-канцлер, французский министр Левассер, Турпин и я. Дамы отсутствовали.

Поведение герцога и мистера Виктора являло собою образец стойкости и силы духа – никто бы не догадался, что их жизнь превратилась в сущий кошмар. Беседа за столом была не слишком оживленной, один Саннингдейл все восторгался книгой какого-то немца о математической концепции бесконечности. Суть концепции этого математика ускользнула от меня даже после пространных объяснений лорда. Министр иностранных дел и Левассер уединились, чтобы потолковать с глазу на глаз, правда, к их разговору так и норовил присоединиться Турпин.

В целом во время обеда царила бы смертная скука, если б не Медина. У меня появилась отличная возможность оценить его качества светского человека, и, признаться, я был поражен его искусством вести и направлять разговор. Так, словно невзначай задав один-единственный вопрос, он превратил рассуждения Саннингдейла о бесконечности в приятную беседу. Потом мы заговорили о политике, и Медину, который только что вернулся из Палаты общин, тотчас спросили, что там сегодня происходило.

– Они только что прикончили свое дежурное блюдо: спровадили в отставку парочку болтунов из числа лейбористов, – сообщил он.

Саннингдейл, который считался ярым сторонником партии лейбористов, встрепенулся, и я с восхищением стал следить за тем, как Медина умиротворяет бывшего канцлера. Он мигом втянул его в самый благодушный спор, создав атмосферу всеобщей терпимости и взаимопонимания, но и ни на дюйм не поступаясь своей точкой зрения. У меня сложилось впечатление, что он куда лучше осведомлен о предмете обсуждения, чем старый лорд, и знает так много, что может себе позволить время от времени бросить оппоненту спасательный круг. Больше того – он ни на миг не забывал, что мы сидим за обеденным столом, поэтому общий настрой и тональность беседы были выбраны идеально точно, и ему удалось настроить на такой же лад всех присутствующих.

Что ни говори, а он был необыкновенным, поистине выдающимся человеком. Ко мне он отнесся как к давнему другу и буквально заставил принять участие в разговоре. Под его влиянием я и сам завел умные речи, чем ошеломил Турпина, который знал за мной лишь один талант – к драке.

Однако я не забывал и о своей главной цели, а если б и забыл, само присутствие Джулиуса Виктора и герцога мигом напомнило бы мне, ради чего я здесь. Я украдкой следил за обоими – и одновременно за Мединой.

Рядом с этой парой – один похож на старого седобородого адмирала, другой – пожилой крепыш с румянцем во всю щеку, и оба со следами тайной боли в уголках глаз и в изгибе губ, – Медина казался идеалом учтивого, благодушного и открытого англичанина. Я заметил, что даже в одежде он тщательно избегал каких бы то ни было излишеств: ни тебе особо элегантного жилета, ни слишком мудреного узла на галстуке. И манеры и его внешний вид говорили об уверенной раскованности и превосходном воспитании.