Три женщины

К сожалению, не всё сохранилось в памяти, не всё могу воспроизвести. Но, может, эти небольшие, разрозненные фрагменты помогут представить, какой была Евдокия Максимовна: горячей, бескомпромиссной, весёлой и отчаянной в молодости; мудрой, заботливой и ласковой – в зрелые годы, а, главное, – всегда полной жизни.

Семья Иваненко 1908 год, Майкоп. Слева направо: Евдокия Максимовна, Шура, Ульяна Ивановна, Иван, Максим Иосифович, Люба.

C братом Иваном 1908 г.

С мужем 1914 г.

Константин Павлович Попов приблизительно 1915–1916 гг.

С мужем и дочерью 1916 г.

Приблизительно 1926 г.

Евдокия Максимовна 1937 г.

Дендрарий март 1937 г.

Брат Саша 26 лет.

Люба.

Моим внукам

Моя внучка, Ириночка, очень хотела, чтобы я взяла её к себе[1] и говорит:

– Тебе тяжело было здесь?

– Да, – отвечаю, – тяжело.

– На кухню далеко бегать?[2]

– Да, далеко.

Посмотрела она на меня своими карими глазками «звёздочками» и говорит:

– А ты всё-таки за мной приезжай. Мы с Линой сами будем на кухню ходить и жарить, и варить, а ты ляжешь на кровати и будешь жить как принцесса! А хочешь – как царица живи!

Вот это да! Думаю: откуда же она такую жизнь узнала? Да ведь это телевизор показал Ивана-царевича, Царевну-лягушку, Кощея и прочих. Вот, цари и царевны засели в её голове.

Внук же, десятиклассник, задаёт другой вопрос: «Бабуся, что ты знаешь о любви? Какая она бывает? Расскажи мне».

Нет, не о жизни царей, князей и графов нам надо рассказывать нашим детям и внукам!

Прежде всего, они должны знать жизнь миллионных масс народа – творца истории.

В памяти вереницей встают мои предки – я в долгу перед ними…

Любовь черкешенки

На дворе вьюга, снег залепил окна нашей хаты. В ней в святом углу, увешанном иконами, горит лампадка: это значит, сегодня праздник, и бабушка будет с нами, и мама не пойдёт на работу, а будет управляться по дому. Под образами стоят лавки, стол, недалеко деревянная кровать наших родителей, под одеялом из ситцевых кусочков. Мы спали на печи, а летом на земляном полу, застланном чеканками и дерюжкой, свою же одёжку клали под голову.

Мы, детвора от трёх до шести лет, сидим с бабушкой Катей на большой русской печке.

– Бабушка! Бабуся! Расскажи нам как мы сюда приехали, и где мы жили раньше, – просим мы хором.

– Эх, дитки, мои дитки! Я краще расскажу, як мой дид приехав сюды на Кавказ.[3]

И бабушка вспоминает, как она маленькой просила своего дедушку рассказать о его участии в завоевании Кавказских гор. «Вот мы так же, – говорит она, – сидели на печи, а дед рассказывал о своих походах, о прошедших у пана молодых годах – он ведь был крепостной, „паньский“, такой же как панские лошади, собаки, земля и усадьба».

А дед рассказывал так…

– Ну, женили меня, и я в первый раз надел холщёвые штаны – подарок пана к свадьбе. Через год у нас была дочка Настя – твоя мать, Катя! Ещё через год пан отдал меня в солдаты. Много слёз было пролито женой и мной над дочкой Настей – ведь тогда солдатская служба тянулась 25 лет.

Вот погнали нас, солдат, на Кавказ, «защищать веру, царя и отечество» от «басурман» (это значит, не нашей веры люди). Тогда много лет тянулась война с черкесами.

Шли долго – ведь Кавказ далеко. Пришли: место было ровное, окружённое горами. С правой стороны под горой бежала быстрая река – Белая (а на равнине сейчас стоит город Майкоп). Не успели мы после похода осмотреться, как вскорости на наш форпост напали черкесы. Они ведь тоже защищали своего бога Аллаха и свои родные горы, и аулы. В рукопашной схватке много наших солдат зарубили, другие ещё отбивались.

На меня один черкес на белом коне накинул аркан на шею, когда я рубился с ним своей саблей. Дух мой захватило, думал – вот и смерть пришла. Черкес ударил по лошади, и она галопом поволокла меня в горы.