Три жены

– Пойдешь? – с надеждой спросила Соня.

– Нет. – Волк вышел из машины, захлопнул дверь, а потом нагнулся к открытому окошку. – И вам, ребятки, не советую.

Волк пошел прочь, а Соня разрыдалась.

– Чего ревешь, дура? Мы с тобой еще что-нибудь придумаем! Может, по-настоящему в Турцию махнем?

Но Соня не успокаивалась.

– Надо же, все как по маслу шло! Откуда же взялся этот мудак? С неба, что ли, свалился? Ну дает матушка! Чтоб она провалилась!

32

На похороны бабушки Дара приехать не смогла. У нее была высокая температура, и, хотя она рвалась поехать, Сергей удержал се дома. Он позвонил Марку и объяснил ситуацию. «Хорошо, – сказал тот. – Ты правильно сделал, что не пустил ее. Приедет на девять дней, когда поправится».

У Дары болело горло. Температура держалась четыре дня. Сергею приходилось готовить, бегать за Катькой, делать покупки. Может быть поэтому он все время нервничал, в голосе сквозило раздражение. «Бедный, – думала Дара. – У него докторская на носу, а тут я со своими болячками». В конце концов она потихонечку стряхнула градусник, и температура мгновенно упала с тридцати восьми до тридцати шести с половиной.

– Сегодня можешь за меня не беспокоиться, – весело улыбнулась она мужу.

Сергей облегченно вздохнул, чмокнул ее в щеку, и, не заметив, что она по-прежнему пышет жаром, убежал на работу. Дара позвонила Регине:

– Ма, ты не могла бы взять к себе Катьку на недельку.

Конечно же, Регина могла бы. С радостью. Значит, Даша собиралась в Энск, а следовательно, будет рядом с отцом. А значит, ему придется делить свое время между этой дрянью и Дашей. Капа, побывавшая на кладбище, в ужасе позвонила Регине:

– Сестренка! Я ничего не понимаю! Что там у вас происходит?

– Мы развелись, Капа.

– Боже мой, Боже мой, – запричитала Капа. – Ты бы видела эту потаскуху. Она так жалась к нему во время похорон, словно явилась на вечеринку. Отвратительная тварь!

Пусть, пусть Даша поедет к отцу. Пусть он вспомнит. Не может он, глядя на нее, не вспомнить, кому обязан воспитанием дочери. Он будет смотреть на Дашу и вспоминать Регину. Смотреть и вспоминать.

– Дашенька, я сейчас заеду.

Регина приехала и уставилась на Дашу.

– Да ты больная совсем!

– Ма, я тебя умоляю. Какая разница, где валяться: здесь или в поезде.

Рина снова вспомнила о том, что Даша едет в Энск, и согласилась.

– Действительно…

Может быть, и лучше, если она приедет к отцу больная. Ему придется с ней повозиться.

Дара, приготовившаяся к борьбе за свой отъезд, бросила на ма удивленный взгляд.

– Я уже заказала билет по телефону, сейчас должны привезти.

– А как же Сергей?

– Я оставлю ему записку. А из Энска позвоню.

В поезде Дара никак не могла заснуть. Таблетки совсем не помогали, горло горело, болела голова. К вечеру она забылась в полусне, и снова ей пригрезился танец с незнакомцем. Она изо всех сил вглядывалась в его лицо, но видела только – туман, туман… Головоломка, шарада. Кто ты? Смеется. Кто же ты? Бред с привкусом аспирина. Но почему-то Даре хочется узнать во что бы то ни стало… Ей хорошо и покойно в этом танце. Сердцу так сладко. Кто ты? Может быть, Сергей? Смеется. Нет, с ним так не бывает… Кто же ты? Ритм музыки переходит в дробный стук колес. Раст-ро-га-на… играй, играй… не тронный зал… в отместку – смех… звонок трамвайный… сто зеркал… браслетов клекот гасит мех. Рука… в полете… воздух гнет… смыкая пальцы в чашу сна… Устами детства… сладкий мед… и вкус… и легкость… и – узнать… О, сладострастье – из окна… и только рта стократный стон… не плачь… играй… я сот-ка-на… я – детство… я – рука… я – звон трамвайный… сто зеркал… браслетов клекот гасит мех… Дрожанье губ… и воздух – ал… и вдох – без выдоха… И – смех… О Господи, бесподобное видение, кто бы ты ни был, я согласна спать вечно!

Когда проводница подошла к Даре, чтобы разбудить перед Энском, она секунду помедлила. На раскрасневшемся от температуры Дашином лице было такое дивное выражение безмятежности…

– Папа?

– О! Кто к нам приехал! Ты же болеешь!

– По-моему, болеешь ты! – Дара потянулась к бутылке, стоящей на столе, но отец перехватил ее руку.

– Моя мать умерла, – напомнил он.

– Но это же не повод так…

– А что тогда повод?

– Ничего не повод, – буркнула Дара.

Она давно не видела отца в таком состоянии. Язык заплетается, рубашка измята, глаза мутные. Бутылка была только-только начата.

– Помянешь бабушку?

Дара с тоской подумала о том, что, если откажется, он выпьет все сам. А затем – о том, что она вот уже пять дней глушит антибиотики. Какой там…

– Давай, – пусть все катится к чертям, когда тебе после таких снов подсовывают такую дрянную реальность. – Где Оля?

– О-ля? – пьяно захихикал отец. – А тебе она зачем? Тебе Оля совсем ни к чему.

– А тебе? – Дара смотрела в упор.

– О! Это длинный разговор, дочка. – Он поднес свой стакан к ее стакану. – Давай выпьем сначала.

Дара пила и морщилась, отец развеселился. Он взял ее руку, поцеловал.

– До чего же я люблю тебя.

– До чего же я не люблю, когда ты столько пьешь!

– Но ведь у меня горе.

– Да-а-а? – протянула Дара.