Три жизни

Славе грешить, портить праздник не хотелось ни себе, ни Насте. Он, будто бы повязать сеть, пошел в малуху и наметанным глазом вмиг обнаружил тайник. Под связками поплавух и режевок, сложенных в углу подле верстака, и стояла корчага с брагой. Недели три, как рыба отловилась в сети. Слава собрал с озера их, просушил, повытряс зелень и склал сюда на пустой бочонок.

Как усыпила жена Славину бдительность? Бочонок убрала, заместо него сунула корчагу. Трезвая-то она сети ложила нормально, а сегодня вон они брошены как попадя. «Мать ее перемать! — нервно ругнулся Слава и сбросил сети на верстак. Все ясно, вот она, сволочь-брага! Длинные сильные руки у него затряслись, словно сам был после тяжкого запоя, но он совладал с собой. Одним махом выхватил корчагу, водворил из-под нар бочонок на прежнее место и уклал сети. Выглянул в притвор дверей — нету Настюхи, корчагу в руки и широко шагнул под сарай. А там нырнул в проем дверей хлева, пнул корыто из угла, вскружнул корчагу и резко опрокинул.

Вся бражно-зловонная жидкость быстро ушла сквозь щели пола в землю. Только и успел Слава хватануть носом кисловато-крепкий запах. Корыто — на место мокрого пятна, корчагу закатил на потолок хлева, а сам вернулся в малуху и закурил у верстака. Еле-еле унял дрожь тела и стукоток сердца. М-да, когда-то сам искал у Насти брагу, чтобы пить, потом она перестала прятать — пили вместе. А теперь вот борется с брагой, борется за Настину трезвость.

Покуда не приняла Славу, нажилась она со всяким дерьмом из бригад Сельэлектростроя, «дикой» бригады механизации трудоемких процессов на животноводстве, с шабашниками и просто бродягами. Законно в замужестве до него ни с кем не состояла. Из парней-одногодков Насти уцелело на войне всего-то двое: летчик со звездой Героя, оставшийся жить после отставки где-то на Волге, да красавец Николай Попов.

Впрочем, его задолго до приезда Славы похоронили, контузия унесла мужика на тот свет. Некому было сватать Настю, как и ее подруг, вот и не видывала она семейного счастья, не узнала, что такое дети и внуки.

Когда-то Настя до того извыкла прятать бражку и вино — собак пускай по следам и не найдешь. Даже когда вместе начали пить — долго не попускалась привычке прятать. Но как-то сама после себя не могла найти вино, заревела от бессилия, и лишь Слава выручил смекалкой фронтового разведчика и охотника. С того дня перестала совать бутылки по кустам, бурьяну и в поленницы дров, а брагу скрывала только от чужих глаз. В те-то далекие годы боролись не столь с пьянством, сколько с брагой и самогоном. По злу иные песковцы выдавали друг друга, участковому милиционеру и крепко «нажигали» штрафами и позором.

Сама собой укатилась куда-то волна борьбы с пьянством, снова в открытую люди пили и брагу, и самогон, а магазины прямо-таки ломились от всякого дешевого вина, прозванного в народе «гамырой». Грузовиками перли в села и деревни не продукты и промтовары, а водку и «гамыру». Порожние бутылки — мужики звали их «пушниной» — не принимали, и не только по селу — по лесам, полям, вдоль дорог, берегами озера и речки — всюду было «светло и зелено» пустых склянок.

На памяти у Славы, когда кочегарил он на молочнотоварной ферме, мужики «дикой» бригады без гроша в кармане угодили в запой. Занялись они не установкой автопоилок коровам, а прямо на автомашине с обнадеживающей надписью на будке «Техпомощь» целый день собирали бутылки. По селу, по дворам, по берегу озера и даже в делянки съездили, где весной колхозники рубили дрова. Две машины «заготовили пушнины», в бочках с горячей водой и стиральным порошком отмыли наклейки, убрали сургуч и свезли в город. Вина взамен навезли море! Три дня гудела ферма вместе с бригадой, заведующим Федором Дюрягиным и остальным персоналом. Кум Иван настрелял прямо здесь же голубей, и пошла «дичь» на закуску.

Господи, сколько же десятилетий бесились люди с вином! Да что они-то, колхозники и работяги! Начальство не мыслило никаких мероприятий без выпивки! На глазах у Славы сколько колхозных денег утекло с коньяками, водкой и закусками — пропасть! Один из череды председателей колхоза возлюбил Славу: во-первых, не из местных он, а во-вторых, Слава на банкете и пикнике необходимый человек. Врет здорово и на гармошке шпарит все, что душе угодно.

Славу устраивала роль «придворного шута», бог с ним, самолюбием, зато дармовое питье и закуска не магазинная. Ну и на «Волге» тебя везут, и ты с начальством на короткой ноге. Оно, начальство, тебя: Слава да Слава, а ты его по-братски: Петрович, Федосеич, Алексеич, в разгуле и того проще. «Эх, жили не тужили, пол-Россеюшки пропили», — вопили в те годы мужики по канавам и под пряслом огородов.