Три жизни

— Что ты, Анна, ну, конечно же, ты сможешь ездить навещать брата в любое время, когда тебе этого захочется, и я сама буду платить за билеты на поезд. Я думала, это само собой разумеется, и мы будем очень рады, если твои племянники станут наезжать к тебе и останавливаться у нас в доме, сколько угодно. В таком большом доме, как у мистера Голдтвейта, места всегда предостаточно.

Теперь настал черед миссис Лентман браться за дело всерьез.

— Мисс Вадсмит не совсем поняла, что ты имеешь в виду, Анна, — начала она. — Мисс Вадсмит, Анна очень близко к сердцу принимает вашу доброту и заботу о ней, она только об этом и говорит, и сколько вы для нее всего сделали, и она вам очень благодарна, и ни за что на свете не согласилась бы от вас уйти, но вот только ей кажется, что теперь, когда миссис Голдтвейт стала хозяйкой в этом большом новом доме, ей ведь обязательно захочется все там сделать на свой лад, вот Анна и думает, что, может быть, пусть уж миссис Голдтвейт сама наберет себе новую прислугу, которая и начнет там вместе с ней с самого начала, ей с ними будет удобнее, чем с Анной, которая, как-никак, знавала ее совсем маленькой девочкой. Вот что Анне сейчас по этому поводу представляется, и она пришла ко мне за советом, и я ей сказала, что, на мой взгляд, так будет лучше для вас всех, и вы же знаете, как она вас любит, и вы всегда были так добры к ней, и постарайтесь ее понять, она действительно считает, что в новом доме все устроится куда удачней, если она сама останется здесь, в Бриджпойнте, хотя бы на некоторое время, пока миссис Голдтвейт не освоится с этим новым домом. Ты, Анна, об этом хотела сказать мисс Вадсмит?

— Ой, Анна, — сказала мисс Мэри Вадсмит голосом медленным и скорбным, слушать который Анне было одно мучение. — Ой, Анна, а я-то думала, ты теперь никогда со мной не расстанешься, после стольких-то лет.

— Мисс Мэри! — вырвалось у Анны единым сбивчивым потоком. — Мисс Мэри, я только потому так от вас и ухожу, что придется работать под началом у миссис Голдтвейт. Я же знаю, какая вы добрая, и я работала на вас, уработалась, и на мистера Эдгара тоже, и на мисс Джейн, только мисс Джейн, она же захочет, чтобы все делать по-своему, не так, как мы всегда делали, и, сами понимаете, мисс Мэри, не могу я, чтобы мисс Джейн следила за каждым моим движением, и, что ни минута, то еще очередная новость. Очень вас прошу, мисс Мэри, только не расстраивайтесь вы из-за этого, и не подумайте чего, да я бы в жизни от вас не ушла, если бы только все можно было делать, как положено, по-старому.

Бедная мисс Мэри. Бороться она никогда не умела. Анна сдалась бы, как пить дать, если бы только мисс Мэри как следует на нее нажала, но борьба отняла бы у мисс Мэри слишком много сил и доставила бы ей слишком много хлопот, и тихая мисс Мэри ничего подобного просто не вынесла бы, вот и все. Если Анна решила, значит, так тому и быть. Бедная мисс Мэри Вадсмит вздохнула, печально посмотрела на Анну, а потом сдалась.

— Делай так, как считаешь нужным, Анна, — сказала она, давая своему большому и мягкому телу стечь обратно в кресло. — Мне, конечно, очень досадно, и я уверена, что мисс Джейн тоже очень расстроится, когда узнает, как ты решила поступить. Очень мило со стороны миссис Лентман, что она с тобой сюда пришла, и я уверена, что она это сделала из самых лучших побуждений. А теперь тебе, наверное, хочется немного прогуляться. Ты ступай, Анна, а через час возвращайся и помоги мне лечь в постель.

Мисс Мэри прикрыла глаза и осталась сидеть у камина, тихая и спокойная.

Две женщины вышли из комнаты.

Вот так и кончилась жизнь доброй Анны на службе у мисс Мэри Вадсмит, а вскоре началась новая, в доме у доктора Шонъена.

Работа в доме веселого холостяка-доктора обогатила немецкую девичью душу Анны новым пониманием жизни. Привычки у нее остались столь же неизменными, как прежде, но с Анной всегда бывало так, что если уж она один раз позволила себе что-то сделать, и сделала это с удовольствием, то и дальше будет то же самое: вроде как с этой ее новой привычкой вставать в любое время ночи для того, чтобы приготовить ужин, горячие отбивные или жареную курицу, для доктора Шонъена и его друзей-холостяков.

Анне нравилось работать на мужчин, потому что съесть они могут сколько угодно, и с превеликой радостью. А когда наедятся и немного выпьют, то становятся довольными собой и жизнью, позволяют ей делать все, что она считает нужным. Совесть у Анны, конечно, не засыпала ни на секунду, и вне зависимости от того, вмешивался кто-то в ее дела или нет, она по-прежнему экономила каждый грош и работала, не покладая рук. Но больше всего ей нравилось, когда при этом на кого-нибудь можно еще и ворчать и браниться. А теперь ворчать и браниться можно было не только на других служанок и цветных мужчин, не только на кошек, и собак, и лошадей, и попугая, но еще и на своего веселого хозяина, доктора Шонъена, которого она теперь могла наставлять и постоянно осыпать упреками для его же пользы.