Читаем Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография полностью

Но вернемся в Саратовскую гимназию, в которой, кстати, когда-то несколько лет преподавал мятежный Чернышевский. Она, благодаря усилиям сестры, стала альма-матер Алексея Рыкова. С первого гимназического года он учился превосходно, рьяно — и науки давались ему сравнительно легко. Даже нелюбимые дисциплины, которые приходилось зубрить через силу. Но, кроме исправной зубрежки, он уже поднимал голос против устоявшихся порядков.

У Рыкова с первых классов вызывало протест чрезмерное внимание, которое традиционно уделялось в классической гимназии древнегреческому и латыни. В чем смысл столь дотошного изучения этих мертвых языков? Чем они связаны с техническим или социальным прогрессом? В Саратовской гимназии царили относительно свободные нравы — и Рыкову даже позволялось выражать свое несогласие с программой, которую утверждал сам министр… Гимназия — привилегированное учебное заведение с солидной историей — должна была готовить защитников престола, самых благонамеренных подданных. Так предполагалось. Впрочем, эта система давала сбои, и для директора Василия Александровича Боголюбова приоритетом были способности ученика, больше того, талант к учебе. За это Рыкову прощалось многое. Да и за бедность, за то, что он в старших классах сам честно зарабатывал на хлеб уроками. Кто знает — быть может, из него выйдет хороший исследователь или гимназический учитель, почему бы и нет? Потому и берегли молодого Рыкова, не подрезали ему крылья, хотя он не раз давал к тому повод.

Другое дело — друзья по гимназии, они, в большинстве, Алексея уважали (звучит банально донельзя, но иначе и не скажешь) и побаивались его шуток — порой острых и язвительных. Он не был дворянином, семья его жила бедновато. Таких в Саратовской гимназии насчитывалось немного — и потому Рыков преуспевал и в учебе, и в самоутверждении. Но настоящих друзей Рыков нашел все-таки не в гимназии, а в нелегальных кружках, в которых все считали себя единомышленниками, хотя и спорили до одури. Разногласия — и значительные — обнаружились чуть позже. Самое удивительное, что нелегальные увлечения не мешали гимназическим штудиям Рыкова. Видимо, он уже в те годы неплохо умел распределять время и силы.

Он не просто учился, а штурмовал науки. Видимо, уже в гимназии Рыков проявлял столь важное для крупных управленцев качество — он умел действовать быстро, не жертвуя при этом точностью. И обладал «компьютерной» (как мы бы сейчас сказали) памятью. Постоянно заглядывать в книги и в энциклопедии ему не приходилось. Знания он копил, как Скупой рыцарь свое злато. Не сомневался, что пригодится. Ведь его божеством был технический прогресс, а новым предприятиям, возникновение которых неминуемо, понадобятся умелые управленцы. В гимназии он верил, что самодержавие долго не удержится, и друзья — в том числе опытные «старые народовольцы» — в основном поддерживали его оптимизм. Другое дело — какой станет будущая Россия, насквозь буржуазной или пролетарской по духу, по составу системы власти. Тут не было конца спорам и сомнениям. И Рыков в диспутах со старшими товарищами не выглядел наивным юнцом.

5. Церковный вопрос

Это — веха в истории рыковского самовоспитания. Первый резкий отказ от сложившейся в Российской империи традиции. Руководство гимназии, вероятно, до конца не уловило протестный смысл этого шага. Недооценило решимость своего способного питомца. По старой памяти таких подростков называли нигилистами. Тургеневский роман «Отцы и дети» в свое время читали все, он в 1962–63 годах произвел сенсацию. Так и утвердилось в России понятие «нигилист», которым определяли всех высокомерных молодых людей, недовольных порядками и привычными представлениями о жизни. С ними уже во многом смирились, считали почти безопасными. Повзрослеют — переболеют своим нигилизмом. В массовость революционного движения гимназическим властям не верилось, они не представляли его реальных масштабов. И тургеневские возмутители спокойствия по сравнению с социалистами конца XIX века выглядели явлением почти «благонамеренным».

О том, что Рыков порвал с церковью, в гимназии знали все. Учитель физики публично говаривал: «Рыков, а я знаю, что вы в Бога не верите». Да Алексей и не скрывал этого, никогда не посещал церковь, это сразу бросалось в глаза. И все равно способный гимназист получал похвальные листы. А по физике был первым учеником в классе.

Кто превратил Рыкова в скептика по отношению к вере, а затем и в атеиста? Тут мы вступаем в область предположений, но — с высокой долей вероятности. Помимо книг, не обошлось без влияния старшей сестры Фаины, которая проделывала тот же путь и подтягивала за собой Алексея.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары