Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Один из самых объективных мемуаристов с цепкой памятью на детали — писатель Илья Эренбург — вспоминал те времена с иронией и горечью: «Старые рабочие, инженеры с трудом восстанавливали производство. Появились товары. Крестьяне начали привозить живность на рынки. Москвичи отъелись, повеселели. Я и радовался и огорчался. Газеты писали о „гримасах нэпа“. С точки зрения политика или производственника, новая линия была правильной; теперь мы знаем: она дала именно то, что должна была дать. Но у сердца свои резоны: нэп часто мне казался одной зловещей гримасой… Помню, как, приехав в Москву, я застыл перед гастрономическим магазином. Чего только там не было! Убедительнее всего была вывеска: „Эстомак“ (желудок). Брюхо было не только реабилитировано, но возвеличено. В кафе на углу Петровки и Столешникова меня рассмешила надпись: „Нас посещают дети кушать сливки“. Детей я не обнаружил, но посетителей было много, и казалось, они тучнели на глазах… Возле ресторанов стояли лихачи, поджидая загулявших, и, как в далекие времена моего детства, приговаривали: „Ваше сиятельство, подвезу…“»[98] «Ваше сиятельство!» — каково было людям, которых пленили идеи социалистического переустройства мира, слышать эти «контрреволюционные» слова. Это потом, много лет спустя, НЭП будут вспоминать не без ностальгии. А в те годы только хозяева жизни внутренне соглашались с новым порядком и принимали его на ура. После сухого закона столицы гуляли — но, по мнению того же Эренбурга, безрадостно: «Та Москва, которую Есенин называл „кабацкой“, буянила с надрывом; это напоминало помесь золотой лихорадки в Калифорнии прошлого века и уцененной достоевщины»[99].

Но Эренбург все-таки не хоронил большевизм, не хоронил революцию, которой симпатизировал. Он примечал: «Рядом была другая Москва. Бывший „Метрополь“ оставался Вторым домом Советов; в нем жили ответственные работники; в столовой они ели скромные биточки. Они продолжали работать по четырнадцать часов в сутки. Инженеры и врачи, учителя и агрономы если не с прежним романтизмом, то с прежней настойчивостью восстанавливали страну, разоренную гражданской войной, блокадой, годами засухи. На лекции в Политехническом по-прежнему было трудно пробиться; книги в магазинах не залеживались — штурм знаний продолжался»[100].

Рыков не мог не видеть этих противоречий. Но литературные произведения, в которых НЭП трактовали как трагический тупик для революционеров, не вызывали у него сочувствия. Алексей Иванович считал, что драматизация недопустима в столь тонких и важных экономических вопросах. Казалось бы, главный спор о НЭПе отгремел еще в ленинские времена, но и после 1924-го Рыкову постоянно приходилось не только маневрировать, меняя направления экономической политики, регулируя закупочные цены и предлагая оптимальные цифры экспорта и импорта, но и доказывать, что возврат к элементам военного коммунизма вреден для народного хозяйства. Некоторые крупные партийные руководители (например, Георгий Пятаков и Евгений Преображенский) открыто называли НЭП ошибкой. Последний даже написал роман-фантазию «От НЭПа к социализму. Взгляд в будущее России и Европы», в котором предсказывал возвращение к жестким государственным методам управления экономикой. А Пятаков вообще работал в системе Совнаркома, служил председателем Главного концессионного комитета СССР — то есть занимался переговорами с иностранными капиталистами, вырабатывал стратегию международного экономического сотрудничества. Рыков считал, что заниматься этим, не принимая НЭПа, невозможно, — и готовил отставку Пятакова, которая состоялась в 1925 году. Пятакову Алексей Иванович в экономических вопросах не доверял никогда, считал его «анархистом». Пятаковская непримиримость по отношению ко всем «небольшевикам» не увязывалась с доктриной Рыкова, объединявшего усилия всех, кто способен и желает работать на Совнарком и ВСНХ, а также на экономику. «За ним нужно всегда присматривать, иначе он перебьет всю посуду», — говаривал Рыков Валентинову.

^{Подготовка А. И. Рыкова к докладу на XV партийной конференции. (Анализ экономической платформы оппозиции — Пятакова, Каменева, Смилги). Рисунок В. И. Межлаука, 1926 год [РГАСПИ. Ф. 669. Оп. 1. Д. 14. Л. 183]}