Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Оказалось, что в Москве у правых осталось немало сторонников. Спокойно взирать на такой ход событий были согласны вовсе не все противники политики генерального секретаря. Уже на следующий день на собрании партактива Рогожско-Симоновского райкома выступил его секретарь Пеньков. Он настаивал на тех формулировках, которые прозвучали на сентябрьском Пленуме Московского комитета партии. Кроме того, 12 октября Пеньков собрал закрытое собрание своих сторонников из числа членов бюро райкома. Он ориентировал их на то, чтобы на предстоящих партсобраниях они добивались одобрения сентябрьских решений. Добавим, что схожую линию в начале октября в Краснопресненском и Замоскворецком райкомах проводили их секретари Рютин (он сыграет в будущих событиях весьма важную роль) и Куликов.

Емельян Ярославский впоследствии сравнивал происходившее в Москве «с методами работы ленинградской оппозиции ее первоначального периода, когда в районах Замоскворецком, Краснопресненском и Хамовническом руководящие товарищи собирали узкий актив и накачивали насчет того, что нынешние затруднения являются результатом неправильной политики, неправильного руководства, и говорили о том, что необходимо изменить как самую политику, так и руководство».

Противники правых ответили мобилизацией своих сторонников. 16 октября группа активистов Рогожско-Симоновского района в количестве 58 человек обратилась с письмом в райком, одновременно направив копии в МК, ЦК и ЦКК ВКП(б). Действия сторонников Пенькова в письме расценивались как попытка «вести фракционную работу в духе правого уклона и примиренчества с ним, направленную против принципиальной линии ЦК». При этом особо подчеркивалось, что эти действия «не выражают мнения нашей организации».

18 октября Политбюро принимает обращение «Ко всем членам Московской организации ВКП(б)». В нем говорилось, что «отдельные члены МК и руководители некоторых районов проявили за последнее время известную неустойчивость и колебания в деле борьбы с правыми уклонами от ленинской линии, допустив неприемлемое для большевистской партии примиренческое отношение». Но далее с удовлетворением признавалось, что в письме от 2 октября МК «уже принял все необходимые меры для исправления допущенных отдельных ошибок». В результате этого ЦК осудил «как не соответствующие действительности» разговоры о том, что МК противопоставляет себя ЦК. Бросив в бой большие батальоны, Сталин выиграл это отчаянное сражение с правыми. И, думается, активность московской организации, в которой традиционно сильны были сторонники Рыкова и Бухарина, сослужила дурную службу председателю Совнаркома. Генеральный секретарь мог посчитать, что за спинами Пенькова со товарищи стоят лидеры правых — а значит, Рыков переходит границы, агрессивно действуя на партийной территории — в епархии Сталина. Так председатель Совнаркома из союзника превратился в оппонента, а из оппонента — почти во врага.

Но Рыков этого еще не знал. 30 ноября он выступил перед представителями Ленинградской партийной организации, разъясняя решения пленума. Держался он в тот день уверенно — и у аудитории могло сложиться впечатление, что он (в отличие от того же Бухарина) остается с партийным большинством и готов к дальнейшей работе, спокойно относясь к любой критике. Конечно, он чувствовал, что аудиторию прежде всего интересует главное — разногласия между правыми и сторонниками «перелома». И он не стал отмалчиваться. Упрямо защищал середняка, предостерегал от перегибов в борьбе с зажиточными крестьянскими хозяйствами и рассуждал о необходимости дискуссий во власти: «Было бы непонятно, дико, странно, если бы этих споров и этого рассуждения не было, если бы мы все, как один, думали „тютелька в тютельку“. При Ильиче и при его участии мы тоже спорили друг с другом, но ничего от этого, кроме хорошего, не происходило… Вы нас выбрали в ЦК, мы были выбраны в Политбюро — для чего? Для того, чтобы мы рассуждали, спорили и решали. Но если во всяких спорах видеть уклоны, то поставьте тогда куклы или манекены. Но кто бы стал тогда за этих манекенов думать?»[140] В то же время он говорил о стратегическом единстве в Политбюро. О критике товарища Сталина и речи не было.

Кажется, после этого Рыков никогда не демонстрировал публично такого темперамента в сочетании с самоуверенностью. В будущем ему доводилось нажимать на педаль эмоций, как правило, в речах покаянных и оправдательных. Но в конце 1928-го у него еще имелись ресурсы, чтобы выступать перед однопартийцами, кого-то переубеждать и даже выпускать эти мысли в виде брошюры.

4. Правый уклон