Сильно «помог» Рыкову Нестеров. Нарком не без гордости рассказывал: «Несмотря на всю его (Рыкова — прим. А. З.
) конспиративность и осторожность, я хочу привести следующие показания бывшего заведующего секретариатом Рыкова в Совнаркоме Нестерова, человека, лично очень близкого к Рыкову… Рыков обрадовался приходу Нестерова и сказал, что из пред. Совнаркома он попал в почтмейстеры. Вот, говорит, вам и Политбюро, вот, говорит, и линия на сработанность, попал в почтмейстеры. Рисовал он довольно в мрачных красках положение в стране и предложил ему организовать в Свердловске (именно там в то время работал Нестеров — прим. А. З.) группу единомышленников, подобрать боевиков террористов с тем, чтобы при случае послать их в Москву. Нестеров показывает: „Как партия училась организации вооруженных сил в эпоху… (читает). Нам нужно учиться стрелять по-новому“. И далее, Рыков дал прямое указание организовать террористические группы. И далее: „в этой беседе Рыков дал мне прямую директиву…“»[190] Такие показания на ЦК действовали мощно, ведь они касались последних лет, когда Алексей Иванович публично отказался от «уклонистских» позиций. Ежов доказывал двурушничество Рыкова, показывал его «двойную игру» — и, по нравам того времени, убедительно. Недавний нарком оказался руководителем террористической организации — по показаниям ближайшего соратника: «Несколько фактов, показывающих, что речь идет не только о разговорах по вопросам террора, речь идет о практической деятельности. Из фактов этого порядка я привожу следующие. В 1931 году по директиве Рыкова Нестеров сорганизовал в Свердловске террористическую группу в составе: Нестеров, Карболит (Андрей Иванович Кармалитов, профессор Уральского коммунистического университета. — А. З.), Александров. Нестеров, Карболит, Александров — все признали свое участие в террористической организации, все показали, что они дали свое согласие вступить в террористическую организацию, все признали, что по первому вызову они обязались прибыть в любое место Советского Союза для того, чтобы пожертвовать своей жизнью в пользу своей правой организации».
Межлаук иронизировал над рыковской трактовкой показаний Радина [РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 170. Л. 122]
Несколько иной — чуть менее зловещий — образ Рыкова возникал из очных ставок с Радиным и показаний последнего. Ежов интерпретировал этот сюжет так: «Кстати сказать, он сам лично просил об очных ставках с определенными лицами. Радина он характеризовал мне предварительно как человека чрезвычайно умного, спокойного и талантливого и просил раньше устроить очную ставку с ним. Когда устроили очную ставку с ним, после этого или предварительно он заявил, что действительно в 1932 году Радин приходил к нему на квартиру, и у Радина были такие настроения антипартийные, антисоветские. Он требовал от Рыкова, якобы: „Что же вы тут в центре сидите, ничего не делаете. Давайте вести борьбу, активизироваться и т. д.“. Словом, нажимал на Рыкова Радин. Вообще Рыков жаловался, что Радин провоцировал его на такие резкие выступления. Но я, говорит, его отругал, выругал, выгнал и т. д. В частности, когда Радин хотел уходить из партии, его обругал. Словом, Рыков хочет изобразить дело так, что не он влиял на Радина, а Радин влиял на Рыкова. Но при этом он ограничивался такими отеческими внушениями. А сказал ли он партии об этом? Не сказал. В этом, говорит, моя ошибка».