Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

В зале присутствовали писатели, журналисты, включая Михаила Кольцова, Илью Эренбурга и Алексея Толстого. При этом Илья Эренбург от написания репортажа о процессе уклонился, а Кольцов оперативно публиковал отчеты, записывая их прямо в зале суда:

«Чернов совещается с Рыковым, куда ему направить вредительство по части сельского хозяйства. Рыков дает ему точно сформулированную директиву:

— Нужно, чтобы колхозник получал гроши за трудодень.

Чернов перед отъездом за границу приходит к Рыкову за поручениями, и тот, будучи председателем Совнаркома, направляет его к меньшевику Дану с поручением — натравить на советское правительство капиталистические державы. Он же, Рыков, состоя председателем Совнаркома, посылает материалы за границу для эмигрантского белогвардейского антисоветского „Соцсплетника“. Он упрекает шпиона, национал-фашиста Гринько:

— По линии финансовой вредительство отстает»[202]. И так далее. Первая кольцовская статья о процессе называлась «Свора кровавых собак». Она задала тон для сотен других журналистов страны: эмоциональным статьям мэтра верили безоговорочно.

Власти было важно соблюсти видимость открытости, публичности судебных заседаний, процесс должен был выглядеть максимально респектабельно в том числе и для иностранных журналистов и политиков. Каждое иностранное посольство получило по одному пропуску на суд. И, например, посол США в Москве Джозеф Дэвис, почти не владевший русским, все время шушукался с эстонским представителем, который на время стал для американца переводчиком.

В газетах писали о процессе над «антисоветским право-троцкистским блоком», но даже обвинители осознавали условность этого клейма. Таких политиков, как Крестинский, трудно было отнести к правым. А других называли членами раскрытых «буржуазно-националистических» и «национал-фашистских» организаций Украины, Белоруссии и Узбекистана, действовавших по указке Бухарина и Рыкова.

Почти все обвиняемые отказались от адвокатов — решили защищаться самостоятельно. Но могли ли они защищаться? Их хорошенько подготовили к суду. НКВД выполнил главную задачу: обвиняемые не должны были выглядеть измученными, и им следовало согласиться с версией обвинения — с небольшими вариациями.

Детали обвинений Рыкова и его товарищей (а также оппонентов), ставших жертвами Третьего московского процесса, подчас выглядят анекдотическими натяжками. Почему Сталин считал Рыкова и Бухарина опасными конкурентами в борьбе за власть, в борьбе за социализм? Нет ответа. Но Алексей Иванович знал, почему оказался изгоем и в конечном итоге жертвой. Рыков действительно был не готов к «казарменному социализму» — просто не видел в нем необходимости, хотя и произносил после 1929 года «правильные» речи. Самое глобальное обвинение «правых», которые, по версии обвинения, блокировались с троцкистами, — это реставрация в Советском Союзе капитализма — возможно, в сговоре с иностранными воротилами, возможно, в союзе с отечественными меньшевиками, с которыми у правых действительно имелись давние связи, — другой вопрос, поддерживались ли эти связи в 1930-е… В случае реализации этого проекта Рыков, с его управленческим опытом, несомненно, стал бы одной из главных фигур в обновленной политической системе. Этот упрек позже бросали и Николаю Ежову — наркому внутренних дел, который стал мотором Большого террора, превратив расстрел в расхожую форму приговора. Но доказательств у этой гипотезы нет, а те аргументы, к которым обращался Вышинский, малоубедительны.

Приступая к повествованию о судебных заседаниях, изменивших судьбу страны и объединенных в историографии и в народной молве как составные части «Большого террора», мы должны оговориться, что до сих пор, несмотря на множество исследований, посвященных этой теме, и обнародование основных документов, эта страница нашей истории остается загадочной. Вопросов здесь, как это ни банально, гораздо больше, чем ответов. Перечислим лишь некоторые из них. Чем был в реальности Третий (бухаринско-рыковский) процесс — одним из важнейших последних аккордов террора или продолжением тенденции, которое уже мало что решало? Какова цена признаний Рыкова, Бухарина и других подсудимых, какие меры применялись против них во время допросов? Имеем ли мы право с уверенностью утверждать, что их били и пытали? Можно ли говорить о торговле, о сговоре между следствием и отставными вождями, представшими перед судом? Точных ответов на эти вопросы не существует. Но вышло так, что волна террора смыла с лица земли и правых, и их последовательных противников вроде Смилги, которого расстреляли в январе 1937-го.