Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Несколько раз дочь Рыкова хлопотала о реабилитации отца, но тщетно. Всерьез это стало возможным только в середине 1987 года, во времена горбачевской перестройки, накануне 70-летия Октября. Правда, общественное внимание сосредоточилось на фигуре Бухарина, в котором тогда видели альтернативу Сталину, теоретика НЭПа, который, вместо сталинского «казарменного социализма», обосновывал путь к «социализму с человеческим лицом». 30 июля 1987 года поэт Евгений Евтушенко направил генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Горбачеву депешу, которую вскоре опубликовал в одной из своих книг: «Переправляю Вам письмо с просьбой о реабилитации несправедливо обвиненных в свое время и казненных деятелей партии, и среди них в первую очередь Николая Ивановича Бухарина, которого Ленин называл „законным любимцем партии“. Это письмо подписано представителями передовой части нашего рабочего класса с Камаза. Под этим письмом могли бы подписаться и все лучшие представители нашей интеллигенции. Все те, кто не только поддерживают на словах перестройку и гласность, а проводят их в жизнь, безусловно разделяют мнение авторов этого письма. Реабилитация Бухарина давно назрела, и год семидесятилетия нашего государства — самое лучшее для этого время. Мы, как наследники революции, не имеем права не вспомнить добрыми словами всех, кто ее делал»[208]. В прессе о «правых уклонистах» — и в первую очередь о Бухарине — уже писали восторженно. В конце сентября вышло постановление Политбюро об образовании Комиссии «по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30–40-х и начала 50-х годов» под председательством Михаила Соломенцева, возглавлявшего Комитет партийного контроля. Среди инициаторов реабилитации, вошедших в эту комиссию, выделялся секретарь ЦК Александр Яковлев. Включили туда и председателя КГБ Виктора Чебрикова.

Они собирались, листали старые дела, обсуждали, иногда спорили, но участь всех нереабилитированных «правых уклонистов», кроме Генриха Ягоды, была предрешена: пришла пора каждому из них вернуть доброе имя. В результате 4 февраля 1988 года вышло постановление пленума Верховного суда СССР: отменить приговоры «от 13 марта 1938 г. в отношении Бухарина Николая Ивановича, Рыкова Алексея Ивановича, Розенгольца Аркадия Павловича, Чернова Михаила Александровича, Раковского Христиана Георгиевича, Буланова Павла Петровича, Левина Льва Григорьевича, Казакова Игнатия Николаевича, Максимова-Диковского Вениамина Адамовича (Абрамовича), Крючкова Петра Петровича, а также приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 8 сентября 1941 г. в отношении Раковского Христиана Георгиевича» за отсутствием в их действиях состава преступления. Рыкова, как и всех упомянутых в этом списке, восстановили в рядах партии. Публикаций о Рыкове было намного меньше, чем о Бухарине, но и Алексея Ивановича отныне представляли «большевиком ленинской гвардии» и, «возможно, единственным соратником Ленина, понявшим суть нэпа»[209]. Но вскоре понятие «соратник Ленина» уже не воспринималось как безоговорочный комплимент. В 1990–1991 годах более популярны оказались идеи, полностью отрицавшие семидесятилетний большевистский путь России. Появились книги и статьи о Рыкове, а также переиздания рыковских выступлений. О нем снова стали достаточно объективно писать в учебниках, ему посвящались диссертации, публиковались архивные документы, связанные с деятельностью революционера и председателя Совнаркома. Но все-таки рыковское наследие так и осталось на обочине общественного внимания. Думается, это несправедливо. Слишком много важных уроков таят его судьба и политическая биография.

Если бы Алексею Ивановичу довелось оставить мемуары — мы бы поразились его знаниям тонкостей «подпольной жизни», конспирации, тайной борьбы с политической системой… Недаром Ленин подчас поручал ему самые деликатные и рискованные задания — такие, как дело о наследстве Николая Шмита, в котором Рыков, как мы увидели, проявил себя надежнее других товарищей.

Тридцать пять лет назад, когда и в прессе, и в научно-популярной литературе имя Рыкова снова стало появляться не в уничижительном контексте, всех интересовали только две линии его жизни и деятельности. Первая — гибель. Рыков как «соратник Николая Бухарина» и жертва репрессий — таким его знали и почитали, в особенности после запоздалой реабилитации в 1988 году. Вторая линия — НЭП, участие Рыкова в разработке, реализации и защите этой уникальной для советской истории экономической программы. Тогда в повторении (на новом уровне, конечно) нэповского опыта видели чуть ли не экономическую панацею. При этом всех интересовала не сложная реальность НЭПа, а комплиментарная легенда о нем как о некой конвергенции социализма и капитализма, который принес стране изобилие.