Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Арестовали его снова с фальшивыми документами — с паспортом на имя харьковского мещанина Ивана Андреевича Билецкого. За проживание по чужому документу полагалось всего лишь от двух до четырех месяцев тюрьмы. Но после каталажки, без суда, неугомонного подпольщика в административном порядке решили выслать в Архангельскую губернию, подальше от партийных комитетов.

В конце марта 1910 года он прибыл в Архангельск. Оттуда Рыкова должны были переправить в Усть-Цильму, старинный городок на Печоре, возле устья рек Цильмы и Пижмы. Медвежий угол, напрочь оторванный от мира, который с давних пор облюбовали староверы. Суровое место для ссылки! Рыкову удалось доказать, что столь дальняя ссылка опасна для его здоровья — ведь он страдал серьезной «болезнью уха». Здоровье Алексея Ивановича действительно подводило уже в молодые годы, но он, как и некоторые другие нелегалы, еще и несколько преувеличивал свои недуги — из тактических соображений. Власти проявили гуманизм — и отправили Глухаря в Пинегу, где он уже бывал и где проживала в ссылке его сестра. Власти удовлетворили еще одно ходатайство Рыкова. Ссыльным, окончившим гимназию или реальное училище, предоставляли сравнительно приличное пособие — как дворянам. 13 рублей 62 копейки. Алексею Ивановичу удалось доказать, что он окончил Саратовскую гимназию, — и тем самым поправить свое материальное положение. В эти дни в нем заговорил юрист, хотя и недоучившийся!

Пинега считалась одной из «столиц ссыльных». Политических в уезде насчитывалось примерно 30 % от всего населения. Эсеры, большевики, меньшевики, анархисты и просто неблагонадежные… Далеко не все ссыльные были твердыми приверженцами какой-либо партии, встречалось и немало колеблющихся, революционно настроенных интеллигентов. Рыков со многими поддерживал приятельские отношения, но партийные различия все же имели значение. Они спорили, каждый отстаивал свою правду — так и коротали бесконечные северные вечера. Оптимизма тогдашним революционерам не хватало, многие чувствовали себя проигравшими. Рыков среди них, конечно, считался звездой первой величины — как-никак, не только один из первых, но и один из главных социал-демократов, член ЦК, участник съездов. И он не разочаровывал: деятельный, не умеющий попусту растрачивать дни.

Почти молниеносно Рыков сколотил в Пинеге небольшую, но спаянную большевистскую организацию. На первых порах — 18 человек, включая самого Алексея Ивановича и Фаину. Ссыльные воспринимали собрания этой небольшой ячейки серьезно, многие относились к партийной деятельности как к высокой миссии, как к главному делу жизни. Поэтому они даже избрали руководящий орган — бюро из четырех человек, во главе которого встал, разумеется, Алексей Иванович. С товарищами по движению он доверительно делился — конечно, не в деталях — воспоминаниями о европейских встречах Большевистского центра. Как говорили в старые времена — «разъяснял линию партии». Тем более что споры с отзовистами в те дни интересовали всех большевиков. На берегах Пинеги подпольщикам почти не мешали совещаться, наблюдали за ними без особого пристрастия. Все равно они, как казалось властям, не представляют опасности, пребывая чуть ли не на краю света. Рыков и сам понимал: в Пинеге можно только разглагольствовать, штудировать чужие труды или писать собственные. Но ни журналистского, ни литературного зуда он не испытывал, его тянуло в «действующую армию» партии. Рыков не мог внушить себе, что одними разговорами можно приближать революцию…