На допросе Рыков держался, по обыкновению, лихо и напористо. Еще будучи гимназистом, он понял, что врать нужно уверенно, без тени смущения. Представителей власти — всех, без исключения — с юности считал врагами. И держался как разведчик, схваченный противником на войне, — все отрицал с непроницаемым и самоуверенным «покерным» лицом. При обыске у Андриканиса нашли около 50 нелегальных брошюр. Рыков, разумеется, оказался осторожнее, у него обнаружили только 25 рублей. И — «ничего предосудительного». Он заявил, что в квартиру Андриканиса явился по личным семейным делам — как к адвокату. И, по-видимому, заранее недурно продумал эту легенду. В известной степени Алексею Ивановичу удалось запутать следователей — и в тюрьме его держали по инерции, без четких доказательств. Просто полицейские (в том числе из донесений секретных агентов) знали, что Рыков играет заметную роль в РСДРП, — и связать его присутствие в этой компании с борьбой за наследство Шмита не составляло труда.
Чтобы легализовать наследство, возникла идея выдать замуж за проверенных партийцев двух сестер Шмита. Одна из них — Екатерина — всерьез была влюблена в Андриканиса и стала его женой не «по приказу» и не фиктивно. Вторая — Елизавета — стала фиктивной женой большевика Александра Игнатьева, а в реальности вскоре сошлась с Таратутой. В итоге Елизавета передала большевикам все свое наследство. Андриканис, судя по большинству источников, неожиданно не пожелал расставаться со всеми деньгами и акциями Шмита — и даже рискнул выйти из партии. Пришлось устраивать третейский суд с участием представителей других социалистических партий (главным образом эсеров). Это благородное собрание принудило упрямого Андриканиса отдать большевикам часть наследства Шмита, которым он на время завладел безраздельно.
Так большая часть денег пресненского фабриканта оказалась в кассе большевистской партии — больше 200 тысяч полновесных рублей. Дело это туманное, запутанное — и Рыков занимался им недолго, но цепко. Кстати, ни он, ни Горький лично ничего за свои старания не заработали. Но это предприятие повысило акции Рыкова в партии. Вскоре после участия в запутанном шмитовском деле Алексей Иванович по специальному вызову Ленина направился в Париж.
4. Встреча на Мари-Роз
Уже больше десяти лет продолжалась авантюрная жизнь подпольщика — поездки по России, наведение мостов с партийными комитетами, тюрьмы, ссылки и побеги, наконец, запоминающиеся вылазки в Европу — к соратникам-эмигрантам, на съезды и не только. Рыков жил в Берлине, когда активизировалась его переписка с «парижанином» Лениным, который интересовался переговорами с меньшевиками, а заодно доверительно рассказывал «товарищу Власову» о кознях бундовцев, выстраивал хитрые схемы. Ульянов то радовался реакции Рыкова, то тревожился, что Алексей Иванович может впасть в ренегатство, но неизменно начинал письма с дружеского «Дорогой Власов!». Рыков, бивший наотмашь «впередовцев» на заседаниях редакции «Пролетария», в Берлине стал относиться к ним терпимее, либеральнее. В Германии он много общался с меньшевиками — и не почувствовал особенных противоречий между ними и Богдановым со товарищи. В Рыкове снова проснулся примиренец. Отзовисты не выступают напрямую против большевиков — зачем же ставить на них крест? Не впадаем ли мы в инквизиторский дух? Ленин не мог согласиться с таким поворотом мысли — и в эмоциональной манере попытался «открыть глаза» молодому соратнику: «Ваша основная ошибка — что Вы верите словам и закрываете глаза на дела». Рыков писал об организационном бессилии «фракционеров», убеждал Ленина, что они безопасны. Безуспешно. Ильич нервничал и разоблачал противников со страстью — и, между прочим, приводил доводы вполне практического характера: «Впередовцы очень сильны. У них есть школа = конференция = агентура. У нас (и у ЦК) ее нет. У них есть деньги — до 80 000 руб. Что же, они отдадут их вам?? Неужели вы так наивны??»[41]
Старик бушевал. При этом на тревоги Рыкова, боявшегося окончательного раскола партии, он отвечал резонным: «Будем сильны — все к нам потянутся». Ленин вооружал Алексея Ивановича аргументами против «впередовцев». Советовал напирать на то, что многие рабочие, которым близки радикальные идеи Богданова и Луначарского, все-таки выступают за участие партии в выборах и не поддерживают «отзовизм». Парировать этот тезис противникам было непросто.В одном из писем к Рыкову Ленин обмолвился, что в Россию с важной миссией можно послать «жену Пятницы — она легальная». Возможно, именно тогда Алексей Иванович впервые узнал об этой женщине — Нине Семеновне Пятницкой, Ниночке. По крайней мере, позже, став супругами, Рыковы ностальгически вспоминали об этом ленинском письме.