Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

В те дни приходилось действовать, опираясь на немногих верных людей, не обращая внимания на их непрофессионализм. И трех суток не прошло после взятия Зимнего — а большевики уже вовсю озаботились о новом органе, который занимался бы защитой правопорядка. Их торопливость объяснима: одной Красной гвардии — вооруженных рабочих отрядов, которые принимали участие в захвате власти в Петрограде и Москве, — не хватало. Тем более что в Белокаменной бои «за советскую власть» к тому времени еще не завершились. Милиция, по замыслу Рыкова, должна была подчиняться Советам рабочих и солдатских депутатов. Хотя уже тогда опытным политикам было ясно, что это лишь дань времени: понятно, что руководить милицией должен был наркомат. Просто в первые дни советской власти система Советов в стране была чуть-чуть действеннее, чем вертикаль исполнительной власти, которая в то время существовала только на бумаге. При этом Советы интересовали народных комиссаров лишь как инструмент для легализации большевистско-левоэсеровского большинства. А главной руководящей силой милиции все-таки должна быть партия. И в первую очередь — ВКП(б). Тут сомнений не возникало. Партия для комиссаров, для большевиков, для левых эсеров представлялась куда более важным и широким понятием, чем государство. Ведь она могла вместить в себя весь мир — и не одно поколение, а целую эпоху. А государство — всего лишь временная система, действующая на ограниченной территории. Не более. В первые дни, а тем более часы после захвата власти многим большевикам думалось именно так.

До 25 октября главной заботой Рыкова были споры вокруг возможного захвата власти. А тут, на роковом 37-м году жизни, все резко изменилось. Пришлось работать в исполнительной власти, не только без опыта, но еще и в небывалых условиях «пролетарской революции». Еще недавно он и не задумывался о такой незадаче. А после захвата власти у новоиспеченного наркома и часа на передышку не осталось. Формировались первые милицейские отряды, главным образом из добровольцев и «сознательных рабочих». Профессионалам царской выучки поначалу не доверяли наотрез, как и сотрудникам «государственной милиции» Временного правительства. Хотя строгого отбора кадров и постоянного штата в тогдашней милиции тоже не существовало: в первые послереволюционные месяцы текучка кадров в этом органе власти установилась головокружительная.

Милиция! Тут нужны некоторые пояснения. Это русское слово возникло от латинского mille — тысяча. В Европах так назывались «ополчения», отряды волонтеров, которые боролись с хулиганами, занимались тушением пожаров, а в годы войн превращались в партизан. После Февральской революции слово «полиция» в нашей стране надолго впало в немилость: полицейские считались едва ли не главными «классовыми врагами» революционеров. Поэтому революционеры — еще до Октября — зацепились за слово «милиция», увидев в нем историческую связь с «народной гущей». Ведь традиционно «милицейские отряды» формировались не по воле тиранов, а были своего рода гражданской инициативой.

Большевики отказались от многих февральских нововведений, но милицию решили не просто оставить, но и развивать, перестраивая ее на пролетарский, большевистский лад. И Рыков сыграл в создании советской милиции роль первостепенную, о которой и сегодня вспоминают как минимум каждый год, когда в России отмечается День сотрудника органов внутренних дел (до 2011 года — знаменитый День милиции).

Работа предстояла, как сказал бы Маяковский, «адова». Криминал не просто захлестнул страну, он царил на улицах и дальних дорогах, он превратился в обыденность — и это было самым страшным для миллионов людей. Первой бессонной наркомовской ночью Рыков не без ужаса думал, что, если милиции не удастся укротить эту «всероссийскую малину» — о революционных преобразованиях страны можно забыть. Народ просто сметет власть, которая не способна защитить элементарные основы правопорядка. Нужна новая политическая гвардия, управленцы. Только — кем взять? Когда-то этим вопросом задавался император Александр I, сетуя на невозможность реализации прогрессивных реформ в России. Осенью 1917 года этот вопрос звучал на порядок острее. Кому доверить право с оружием в руках защищать покой обывателя? Рыков крепко знал, что в 1917 году в революционных событиях приняло участие лишь ничтожное меньшинство населения России. А остальные — даже те, кто в перспективе должны были стать опорой нового государства, — испытывали депрессию от разгула преступности. При этом ни Рыков, ни его коллеги-наркомы в то время даже приблизительно не представляли себе, какой будет Россия в ближайшие годы. Будет ли она большевистской, социалистической? Сохранит ли она свое географическое пространство? В первые дни после взятия Зимнего они шагнули в неизвестность — и четких представлений о будущем не имели. Только надежды. Причем у Алексея Ивановича их было несколько меньше, чем у оптимистического крыла ЦК и Совнаркома. Его-то по справедливости числили скептиком — по крайней мере, с апреля безумного революционного года.