Три жизни Иосифа Димова

— Послушай, мой нахальный друг, — Яким Давидов начал терять самообладание, в его глазах заплясало знакомое бешеное пламя, — наше государство не требует от меня, чтобы я фабриковал говорящих роботов, и потому вверенный мне институт не занимается проблемами роботики. И то, как я отношусь к данному вопросу, — мое личное дело. Это раз. А во-вторых, я должен тебе заявить, что ты неблагодарный тип, каких мало. Вместо того чтобы в ножки мне поклониться, ты меня поносишь! Бросаешься словами, на которые мне стоило большого труда не обращать внимания. А кто тебе выделил лучшую лабораторию, оборудованную по последнему слову техники, как нельзя более пригодную для твоих исследований и опытов? Тебе известно, сколько неприятностей, сколько хлопот доставляет мне этот вопрос? Раньше в эту лабораторию имели доступ все старшие научные сотрудники, а теперь — ты один! Тебе мало этого?

— Можешь сделать ее опять общедоступной! — заявил я. — Зачем она мне? Разве я могу заниматься своими кибернетическими установками, если мне приходится изо дня в день работать над задачами, вытекающими из общего плана? Я просиживаю в лаборатории субботние и воскресные дни, но ведь этого ничтожно мало. Ты прекрасно знаешь, что результаты моей работы при таком положении будут равны нулю, но ты должен продемонстрировать перед сотрудниками института и перед руководящими товарищами свое великодушие, свою дальновидность руководителя и ученого!

По лицу Якима Давидова пробежала судорога, глаза загорелись злобой, я вдруг увидел в его зрачках силуэты здоровяков в форменных мундирах с устрашающе поднятыми дубинками. Он некоторое время сидел молча, хмурый, мрачный, как ненастный ноябрьский день, вероятно, выжидал, пока здоровяки с дубинками утихомирятся. Этот человек умел владеть собой, это его «здравомыслие» я помню со школьных лет.

— Раз ты не желаешь говорить по-дружески, по-человечески, — сказал он с невероятным отчуждением в голосе, — я переверну страницу, и мы с тобой побеседуем чисто  с л у ж е б н о. Есть люди, которые, если с ними говоришь по-человечески, начинают зазнаваться, мнить себя бог знает кем, — мол, мы, соль земли и центр вселенной. — Он говорил вроде бы спокойно, но я слишком хорошо знал этого человека, и потому за этим спокойствием мне померещились те двое верзил с дубинками, которых я перед этим успел разглядеть в его полыхнувших бешенством глазах.

— Мне все равно, будешь ты переворачивать страницу или нет, и каким тоном будешь со мной разговаривать! — сказал я.

Давидов вытащил из среднего ящика стола небольшую белую картонную папку, раскрыл ее, и я увидел несколько листов бумаги, напечатанных на роторе.

— Вот здесь, товарищ сотрудник, — он постучал по листам косточкой указательного пальца, — находятся выдержки из парижской радиосводки о симпозиуме по вопросам кибернетики, на который я тебя направил делегатом от нашего института.

— Меня послало государство как представителя отечественной кибернетики, — уточнил я.

— Пусть так, — криво усмехнулся мой шеф. — Персональное предложение было внесено мной. Но допустим, что это не имеет значения, гораздо важнее то, как ты себя вел на этом симпозиуме, в каком свете представил нашу работу, сумел ли ты познакомить представителей мировой науки с успехами нашей электроники, приборостроения и прежде всего с достижениями в области создания электронно-вычислительных машин! Решающее значение имеет твоя информация о третьем поколении наших аналоговых машин, о преимуществах наших  ц и ф р о в ы х  электронно-вычислительных машин, которые, по нашему мнению, отвечают мировым стандартам. Вот что важно. А кто тебя послал на этот симпозиум — это уже дело десятое, тем более ты сам признался, что такие вещи для тебя не имеют значения!

— Если информация, которой ты, товарищ директор, располагаешь, объективна и точна, если ты читал ее добросовестно, то тебе бы не мешало знать, что обо всех этих вещах я говорил на втором пленарном заседании симпозиума. Хотя, признаться откровенно, считаю, что это было ни к чему: мы рассылаем проспекты и подробные описания качеств наших аналоговых и цифровых машин во все страны мира!

— Да, ты говорил об этих  в е щ а х (как ты их назвал), однако вкратце, лаконично, по выражению твоих приятелей французов, «ан пассан».

— Я же объяснил тебе, что рассказывать подробно не имело смысла, потому что специалистам, участвовавшим в работе симпозиума, хорошо известны наши машины!

— Но когда ты распространялся о своем роботе, то не скупился на слова и вообще не скромничал!

— Мой говорящий робот — моя личная работа, и я говорю о ней, как хочу. Что я рассказывал журналистам о своем роботе, как я себя вел при этом — скромно или нескромно, — касается только меня и я бы посоветовал тебе не вмешиваться в мои дела!