Три жизни Юрия Байды

…С наступлением темноты обескровленным остаткам партизанских взводов удалось выскользнуть из вражеского кольца. Варухин брел, держась за грядку саней, на которых везли раненого Коржевского в арьергарде потрепанной жарким боем колонны. А позади еще глухо потрескивали выстрелы, словно деревья, раскачиваемые ветром. Но все знали: трещат не деревья. Это Афанасьев с автоматчиками продолжали отстреливаться от карателей.

МИРОЛЮБ ВАРУХИН И ВОИНСТВЕННЫЙ МЯСЕВИЧ

Старая пословица гласит: «В чужом бою каждый мудр», или, говоря словами, легче судить и поучать, чем делать дело самому. Понимая это, Коржевский старался поставить себя на место такого строгого, недоброжелательного военспеца-судьи с тем, чтобы подробней и придирчивей разобрать последний бой с карателями. И не просто с карателями-полицаями, а с кадровыми подразделениями противника.

Простреленная нога заживала плохо, нужных медикаментов не было, Коржевский лежал в землянке и критически исследовал подробности тяжелой боевой операции. Он подвергал беспощадному осуждению собственные расчеты, распоряжения, оценки обстановки, довольно точно воспроизводя в памяти события, объективно мог сказать, кто когда был прав, когда виноват; он все разложил по полочкам, но обвинительный приговор выносил себе, потому что, как считал, все исходившее от него не несло в себе элемента полководческого таланта. Поэтому и погибла треть отряда, половины командиров боевых групп нет в живых, много раненых.

О том, что у карателей потерь в людском составе гораздо больше, что задачу по ликвидации партизанского отряда «Три К» они не выполнили, что им досталась поистине пиррова победа — после боя возле пустоши у фашистов не осталось ни сил, ни средств преследовать партизан, — обо всем этом Коржевский не думал и не хотел слушать. К сведениям, полученным от подпольщиков из райцентра в подтверждение данных своей разведки, отнесся равнодушно, то же самое — и к словам Афанасьева, обвинившего командира в напрасном самобичевании. Афанасьева поражала перемена, происшедшая с Коржевским, ему было по-своему жаль страдающего командира. Отряд впервые столкнулся в открытую с сильным и хитрым врагом и, приняв удар, не только с честью вышел из трудного испытания, но и нанес ему значительный урон. А потери партизан?.. Потери тяжелые, но они были неизбежны.

Угнетенный смертью людей, которых хорошо знал, с которыми трудился многие годы, вместе воевал против общего врага, Коржевский тем не менее знал, что если даже все партизаны погибнут, последним славным финалом в переживаемом лихолетье будет победа народа. Поэтому ранение, бессонные ночи, наполненные думами о будущем отряда, не сломили его, чего боялся Афанасьев, а лишь измучили. Больней всего донимало его малолюдье, которое он наблюдал в лагере, выбираясь на костылях из землянки.

На плечи Афанасьева, исполняющего должность командира отряда, навалилась масса забот первостепенной важности, и первая из них — раненые. Васса со своими помощницами, женщинами-погорельцами из хутора Спадщина, делала все для раненых. Но что они могли сделать без врача, без медикаментов? Вынимать осколки и пули из человеческого тела Вассу не учили. Людей трясло в лихорадке, а у нее не было даже аспирина, йода, бинтов. Использовав все, что можно прокипятить и разорвать на полоски, она приуныла. В бессилье опускались руки и у ее помощниц. На их жалобы Афанасьев отвечал присказкой: «Раз взялись воевать, то нечего горевать». А тем временем послал двух партизан за пятьдесят километров в соседний партизанский отряд за помощью и по рации сообщил в центр о тяжелом положении «Три К».

Через сутки Лущилин принял утешительную радиограмму: из соседнего отряда к ним выехал врач и еще три человека с определенными инструкциями. Указывались фамилии, пароль и время прибытия.

Явились же они лишь спустя неделю на измученных конях, с грузом. В пути их застигла оттепель. Снег потемнел, стал рыхлым, лошади, шедшие по бездорожью, проваливались по брюхо.

Из приехавшей четверки кроме врача, худощавого сорокалетнего инвалида с прямой, не сгибающейся в колене ногой, выделялся солидным видом мужчина в кожаном коричневом пальто. Голос зычный, выправка строевика-пехотинца, на поясе пистолет в, желтой кобуре и финский нож. Он по приказу Центра был прислан на должность начальника штаба отряда. Третий, невысокого роста, в военной форме, но без знаков различия, назвался Мясевичем, уполномоченным особого отдела НКВД. И последний, черный парень с беспокойными глазами и искривленным носом, — долгожданный радист Аркадий Полухин.