Три жизни Жюля Верна

Самый замысел книги необычен. В романе, написанном в самый разгар междоусобной войны в Америке, Жюль Верн предлагает самое разрушительное средство войны заставить служить науке. Под его волшебным пером артиллерия из орудия убийства превращается в средство связи и транспорта, в могучий зонд для исследования глубин мирового пространства. А безупречные математические расчеты, сделанные Гарсе и исполненные холодной поэзии науки, заставляли читателей безоговорочно верить в эту пацифистскую фантазию.

Война, милитаризм и все с ними связанное были ненавистны Жюлю Верну до глубины души, и эту ненависть он пронес через жизнь до самой смерти.

Но в первых романах французского писателя этот пафос мирного применения самой фантастической техники прозвучал с особой страстью. И нам сейчас даже трудно представить ту взрывчатую силу, которую имела эта идея Жюля Верна в шестидесятые годы прошлого века, в последние годы наполеоновской империи.

Если в первом романе Жюль Верн создавал панораму Центральной Африки на основании рассказов многих путешественников и все же рисовал ее фантастическими красками, если во втором романе, набрасывая резкими мазками картину полярного моря, свободного ото льдов, он лишь излагал идеи, весьма распространенные в его время и в то же время фантастические, если, отправившись со своими героями к центру Земли, он строил свой вымысел, опираясь на фантастическую гипотезу, — то и вчетвертом романе он вопреки мнению многих читателей тоже не отступил от своего творческого метода, завоеванного в великом труде.

Соединенные Штаты, описанные Жюлем Верном в романе «От Земли до Луны», совсем не были реальной Америкой. Это вымышленная, фантастическая страна, где нет разлада между мыслью и трудом, между идеей и исполнением, страна неограниченных технических возможностей. Это лишь воплощение мечты Жюля Верна о таком мире, где общество не связано никакими условностями — религиозными, сословными, историческими, где нет ненавистного монархического строя, подобного наполеоновской империи, сковавшей в те годы всю мыслящую, трудящуюся и борющуюся Францию.

Необычен был и сюжет книги. Здесь нет борьбы личных интересов героев, но он строится на столкновении научных идей. Постройка пушки, отливка ядра, изготовление пороха — вот странные сюжетные узлы романа. Преодоление земного тяготения — вот ее высшее завершение и пафос.

Главные герои этой книги — Импи Барбикен и капитан Николь (Никольсон во втором издании) — лишь ожившие олицетворения двух сторон математического мышления: анализа и синтеза, дифференцирования и интегрирования. Существует легенда, что под именем Барбикена — и, добавим, под именем Николя, так как оба героя неразделимы, — изображен сам профессор Гарсе. Можем ли мы подтвердить или хотя бы опровергнуть эту гипотезу? Увы, это невозможно: мы ничего не знаем о личности Гарсе, умершего восемьдесят пять лет назад.

Но, кроме пацифистских идей, в романе содержались и научные — пусть современники не смогли их оценить или даже заметить: быть может, такова судьба всех первооткрывателей…

А между тем, кто интересуется проблемой межпланетных сообщений, кто упрекает Жюля Верна в непонимании основных вопросов звездоплавания, стоит напомнить один абзац из романа «Вокруг Луны»:

«Между прочим, Николь тогда утверждал, что при ударе о Луну снаряд разобьется, как стекло, а Ардан ему возражал, что он задержит падение при помощи ракет, расположенных надлежащим образом. И в самом деле, ракеты, имея точкой опоры дно снаряда и вылетая наружу, должны были вызвать обратное движение снаряда и тем самым до некоторой степени замедлить скорость его падения. Правда, ракеты должны гореть в безвоздушном пространстве, но за кислородом для них дело не станет, потому что он заключается в самом порохе…»

В одной этой фразе заключается зародыш идеи реактивного движения в пустоте, идеи, впервые воплощенной в техническом проекте Кибальчича и развитой в стройную теорию Циолковским.

расчеты профессора математики, сведения из «Астрономии» Араго, перечисление названий лунных гор, кратеров и «морей» вряд ли могли составить занимательную книгу, а тем более художественное произведение. Нужен был живой герой, умеющий не только добросовестно излагать прочитанное, но и видеть мир чудесно преображенным, герой, не послушно следующий за автором, но вступающий с ним в спор, по-своему переиначивающий строгие схемы Барбикена и Николя. Только появление такого героя на страницах книги могло решить ее успех.