Три жизни

И вот теперь, когда отец начал к ней цепляться, вне себя от ярости, она никак не могла взять в толк, чего он так настойчиво пытается от нее добиться. Он все злился и злился, и заходил то с одной стороны, то с другой, но того, что он хотел от нее услышать, она еще и сама по-настоящему не понимала. Она просто молчала и ничего ему не говорила, о чем бы он ее ни спрашивал, потом)⁷ что Меланкта была смелая, просто отчаянная, и к тому же в те времена ненавидела своего черного папашу так, что просто ужас.

Когда все понемногу улеглось, Меланкта начала понимать, какая в ней живет сила, как она иногда шевелится где-то внутри, и еще теперь она поняла, как этой силой можно пользоваться, чтобы стать еще того крепче.

Эту битву с собственной дочерью Джеймс Херберт проиграл. Постепенно он забыл об этом, как забыл и о Джоне, и о длинном порезе от острой джоновой бритвы.

Меланкта тоже почти забыла, как она ненавидит своего папашу, потому что куда интереснее было прислушиваться к той силе, которую она теперь в себе ощущала.

Меланкте теперь уже почти и дела не было до Джона и его жены, и даже до прекрасных лошадей на конюшне. Тамошняя жизнь была слишком тихая и привычная, и не возбуждала в ней ни интереса, ни волнения.

У Меланкты теперь уже по-настоящему все началось как у женщины. Она была готова, и начала шататься по улицам и темным закоулкам и знакомиться с мужчинами, чтобы понять, какие они на самом деле, и как они работают и что у них к чему.

За эти следующие несколько лет Меланкта узнала много способов научиться уму-разуму. Она шла то по одной дорожке, то по другой, и иногда где-то вдалеке ей начинал брезжить свет настоящей жизненной мудрости. Эти годы учения завели Меланкту Херберт прямиком в сплошные неприятности, хотя за все эти годы Меланкта ни разу не делала и не имела в виду ничего по-настоящему дурного.

Девушки, которых воспитывают в заботе и строгости, всегда могут найти лазейку, чтобы ускользнуть в тот мир, где можно научиться уму-разуму. А для девушки, которая воспитывается так, как воспитывалась Меланкта Херберт, и лазеек никаких искать не надо. Часто она была одна, иногда вдвоем с другой такой же искательницей приключений, она то шаталась, то просто стояла, иногда у железнодорожной станции, иногда возле грузового порта, или у строек, где работали мужчины, много мужчин. А потом, когда становилось совсем-совсем темно, она действительно знакомилась поближе то с одним мужчиной, то с другим. Она сама делала первый шаг, они тут же шли ей навстречу, а потом она немного отступала, сама не понимая, почему и что такое вдруг на нее накатило. Иногда она совсем-совсем уже доходила до последней черты, но потом та сила, которая в ней жила и которая ничего по-настоящему не знала, заставляла обычных мужчин остановиться. Меланкта понятия не имела, чего ей так отчаянно хочется. Она боялась, и при этом никак не желала понять, что как раз здесь-то она и была самой настоящей трусихой.

Парни для Меланкты никогда особо много не значили. Они всегда казались ей слишком молодыми, чтобы обращать на них внимание. Меланкта уважала людей удачливых и сильных, в чем бы эти удачливость и сила не проявлялись. Именно поэтому Меланкта всегда была как-то ближе к отцу, черному, сильному и совершенно порой несносному, чем к миловидной, бледно-желтой матери. Те черты, что она унаследовала от матери, никогда не внушали ей чувства уважения.

В те юные годы только в мужчинах Меланкта видела путь к знанию и силе. Хотя по-настоящему понимать, что это за сила и как ей нужно пользоваться, она научилась не у мужчин.

С двенадцати лет и пока ей не стукнуло шестнадцать Меланкта гуляла по улицам, пытаясь научиться уму-разуму, но истинная жизненная мудрость разве что изредка брезжила ей где-то на самом горизонте. Все это время Меланкта училась в школе; и в школу она ходила много дольше, чем большинство цветных детей.

В свои экспедиции за житейской мудростью Меланкте приходилось отправляться урывками и украдкой, потому что мать тогда еще была жива, а приглядывать за ней «мис» Херберт все-таки всегда понемножку приглядывала, и какая бы смелая Меланкта не была, а все-таки боялась, что обо всем узнает отец, который теперь довольно часто захаживал туда, где жили Меланкта с матерью.

В те дни Меланкта разговаривала, или стояла, или гуляла с самыми разными мужчинами, но близко никого из них так и не узнала. Им всем казалось, что опыта и житейской мудрости ей не занимать. А поскольку им казалось, что она про все на свете знает, они ей ничего и не рассказывали; а поскольку им казалось, что она просто к ним присматривается, ни о чем ее и не просили, вот и получается, что сколько бы Меланкта ни гуляла, ничто и никогда ей по-настоящему в этих ее загулах не угрожало.

Это чувство безопасности, которое испытывала Меланкта в дни своих странствий в поисках житейской мудрости, было чувство просто поразительное. Сама Меланкта ничего удивительного во всем этом не видела, ей было достаточно знать, что все это для нее никакой особой ценности не представляет.