Читаем Три жизни полностью

Этих двух мать держала в ежовых рукавицах. И вышколила их, чтоб знали себе цену. Обе всегда были хорошо одеты, в одинаковых шляпках, как положено, если вас две сестры и вы немки. Мать любила, чтоб они были одеты в красное. Самые лучшие из платьев у них были красные, из добротной плотной ткани, щедро отделанные блестящей черной тесьмой. А к платьям по жесткой красной фетровой шляпке с черной бархатной лентой на тулье и с птичкой. Мамаша одевалась как матрона, в капоре и в черном, садилась всегда промежду больших своих дочек, вся такая суровая, сдержанная и властная.

Единственная слабость, недостойная этой славной немецкой женщины, — это как она баловала сына, а тот был врунишка, и с ним хлопот полон рот.

Отец семейства был добропорядочный, тихий, толстый немецкий мужчина, и он не совался. Он старался вывести из мальчишки дурь и чтоб врать перестал, но едва отец за него брался, мать обязательно вмешивалась, не могла удержаться, и мальчик получал неправильное воспитание.

Дочки миссис Хейдон только-только стали барышни, так что выдать племянницу, Лену, замуж было поэтому для миссис Хейдон главной заботой.

Четыре года назад миссис Хейдон поехала в Германию навестить родителей и взяла с собой девочек. Миссис Хейдон этот визит удался как нельзя лучше, хотя обеим дочкам не очень-то понравилось.

Миссис Хейдон была достойная щедрая женщина, и она от всей души заботилась и о родителях, и о разных там двоюродных, которых понаехало со всей округи. Старики миссис Хейдон были фермеры средней руки. Они были не то чтобы простые крестьяне, и где они жили было вроде как город, но родившимся в Америке дочкам миссис Хейдон все кругом отдавало нищетой и вонью.

А миссис Хейдон нравилось. Ей там все было знакомо, и потом она была такая богатая и важная. Она слушала родственников и решала за них всякие проблемы, и советовала, как лучше поступить. Она устраивала их настоящее и будущее и доказывала им, насколько в прошлом они были не правы, куда ни кинь.

И все было бы хорошо у миссис Хейдон, если б не две ее дочери, которых она никак не могла заставить почитать дедушку с бабушкой. Обе девочки вообще нехорошо себя вели со всеми здешними родственниками. Мать едва могла их заставить поцеловать дедушку с бабушкой и каждый день устраивала им головомойку. Но у миссис Хейдон столько было всяких разных других дел и времени на то, чтоб окоротить упрямых дочек, просто не хватало.

Трудолюбивая, с шершавыми от земли и работы руками, немецкая родня казалась рожденным в Америке девочкам уродливой и грязной и много ниже их самих, вроде как рабочие-итальянцы или негры, и девочкам казалось странным, как это мама дотрагивалась до них и ее не выворачивало, и женщины были так смешно одеты, и от работы все грубые и вообще другие.

Обе девочки глядели на них свысока и всегда говорили промеж собой по-английски, как они их всех терпеть не могут и как они хотели бы, чтобы мама не связывалась. Девочки умели немного по-немецки, но даже и пробовать не желали.

Семья старшего брата интересовала миссис Хейдон прежде прочих. Там было восемь человек детей, и пять из них из восьмерых были девочки.

Миссис Хейдон подумывала, что было бы неплохо взять одну из этих девочек с собой домой в Бриджпойнт и дать ей шанс. Всем это нравилось, и все хотели, чтоб поехала Лена.

Лена была вторая по счету девочка в этой большой семье. Ей тогда было всего семнадцать лет. Лена была в семье не самая-самая. Она всегда была вроде как в полудреме и не здесь. Работница она была хорошая и безотказная, но даже и доброй работой разбудить ее не было никакой возможности.

Возраст у Лены был как раз такой, как хотелось миссис Хейдон. Лена могла бы сперва пойти куда-нибудь в прислуги и научиться по хозяйству, а погодя, когда войдет в возраст, миссис Хейдон нашла бы ей хорошего мужа. И потом, Лена была такая тихая и скромная, что никогда не станет делать на свой лад. И потом еще, миссис Хейдон при всей своей суровости была мудрая, и она чувствовала, что в Лене что-то есть.

Лена хотела уехать с миссис Хейдон. Лене в Германии не очень нравилось. И дело было не в тяжелой работе, а в грубости. В здешних людях не было обхождения, и мужчины, развеселясь, делались буйные и тогда принимались лапать ее и отпускать грубые шуточки. Они были славные люди, но все это было как-то неприятно и нерадостно.

По правде говоря, Лена и сама не очень понимала, что ей в Германии не нравится. И не очень понимала, почему она все время как в полудреме и не здесь. Она не знала, будет ли там, в Бриджпойнте, как-то иначе. Миссис Хейдон взяла ее и накупила всяких платьев, а потом взяла на пароход. Лена не очень понимала, что с ней такое происходит.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги