Три жизни

Миссис Хейдон, и девочки, и Лена ехали на пароходе вторым классом. Дочкам миссис Хейдон было как против шерсти, что мама взяла с собой Лену. Им не хотелось, чтоб у них была двоюродная сестра, которая ничем не лучше ниггера, и чтобы все на пароходе обращали на нее внимание. Дочки миссис Хейдон даже высказали кое-что матери, но той было некогда их слушать, а у девочек не хватило смелости прямо сказать, что у них на уме. Вот им только и оставалось, что ненавидеть Лену обеим, разом. Помешать ей вернуться с ними вместе в Бриджпойнт они все равно не могли.

Лене в пути было очень плохо. Она думала: всё, еще и не доедут, а она умрет. Ей было так плохо, что даже не было сил жалеть, что поехала. Есть она не могла, стонать не могла, а только была вся белая и напуганная до смерти и думала, вот-вот она умрет. Она ни совладать с собой не могла, ни сама за собой ухаживать. Просто лежала, где положили, бледная и напуганная, и слабая, и больная, и уверенная, что вот-вот она умрет.

У Матильды с Бертой в дороге хлопот из-за того, что Лена им двоюродная сестра, до самого последнего дня на пароходе не было, к тому времени они уже обзавелись друзьями и могли все объяснить.

Миссис Хейдон каждый день спускалась к Лене, давала ей всякие разности, чтоб не так было плохо, придерживала голову, когда было нужно, и вообще о ней заботилась и делала все, что положено.

У бедной Лены не было столько сил, чтобы терпеть и быть сильной. Она не умела ни отдаться напасти, ни перебороть ее. Она совсем потерялась в своих страданиях. Ей было очень страшно, и к тому же в Лене, в терпеливой, мягкой, тихой Лене, совершенно не было ни самообладания, ни храбрости.

Бедняжка Лена была такая напуганная и слабая и каждую минуту ждала, что вот-вот умрет.

Вскоре после того, как Лена опять оказалась на твердой земле, она забыла про все свои страдания. Миссис Хейдон нашла ей место с приятной и не очень строгой хозяйкой и с детишками, и Лена стала немножко понимать по-английски, и очень скоро ей стало хорошо и просто.

Каждое свое выходное воскресенье Лена проводила в доме миссис Хейдон. Лене бы, конечно, больше было по душе проводить воскресенья с девушками, с которыми она сидела в парке, которые приставали к ней с вопросами и шутили над ней, отчего немного свербело внутри, но не было такого в по-немецки безыскусной и необидчивой натуре Лены, чтобы делать не то, чего от тебя все ждут, только потому, что тебе так больше нравится. Миссис Хейдон сказала, чтобы Лена каждое второе воскресенье приезжала к ней домой, вот Лена всегда и приезжала.

Из всей семьи одна миссис Хейдон проявляла к Лене интерес. Мистер Хейдон был о ней невысокого мнения. Она была племянница жены, и он был к ней добр, но ему она казалась глупой, и немного простоватой, и очень скучной, и он не сомневался, что в один прекрасный день ей потребуется помощь, потому что она попадет в какую-нибудь историю. Всякая привезенная из Германии в Бриджпойнт родня, помоложе и победнее, в скором времени попадала в какую-нибудь историю, и требовалась помощь.

Маленький мальчишка Хейдон вел себя с ней безобразно. Он был трудный мальчик, и с ним бы кто угодно нахлебался, а мать его только портила. Дочки миссис Хейдон выросли, но лучше относиться к Лене не стали. А до Лены так никогда и не дошло, что и она их тоже не любит. Она и знать не знала, что бывает счастлива только с теми девушками, с которыми она всегда сидела в парке, которые были пошустрее, чем она, и смеялись, и всегда над ней шутили.

Матильде Хейдон, глупой, толстой, белесой старшей дочери, очень не нравилось, когда приходилось говорить, это, мол, моя кузина Лена, про Лену, которая была для нее разве что чуть лучше ниггера. Матильда была медлительная, вялая, белесая, неумная, жирная и только-только превратилась в женщину, и говорила не разбери-поймешь, и нудная была, и тупая, и очень ревновала всю свою семью и всех подружек, и гордилась, что у нее всего полно: и красивых платьев, и новых шляпок, и музыке она учится, и двоюродная сестра, которая в простых служанках, была ей как кость в горле. А еще Матильда очень хорошо запомнила, из какой грязной дыры они взяли Лену, и как Матильда там на всех глядела свысока, и как она злилась на мать за то, что та ее ругала, а тамошний неотесанный люд, от которого воняет коровой, матери нравится.

А еще Матильда делалась сама не своя, когда мать приглашала Лену к себе на вечеринки и когда говорила, какая Лена расчудесная, разным немецким мамашам, у которых сыновья, и кто-нибудь из них может сгодиться Лене в мужья. От всего от этого нудная, белесая, жирная Матильда делалась очень злая. Иногда такая злая, что даже выговаривала матери, на свой тянучий, не разбери-поймешь манер и с ревнивым злым блеском в светло-голубых глазах, что она не понимает, как можно привечать эту поганую Лену; и тогда мама ругала Матильду и говорила ей, что кузина Лена бедная, а с бедными Матильде нужно подобрей.