Три зимовки во льдах Арктики

Очень сложные взаимоотношения были у Машки с собаками. Пока продолжалось плавание, она спала в одной конуре со щенком Нордиком. Это были неразлучные друзья, Они вместе играли, ели, бегали по палубе. Когда же корабли остановились на зимовку, Нордик познакомился с собаками Дунькой и Машкой, плававшими на «Малыгине», и перестал обращать внимание на мохнатую белую подругу.

Машка недоумевала и все еще пыталась вовлечь Нордика в свои забавы. Она трепала его за уши, боролась с ним, бегала взапуски. Но при первой возможности Нордик убегал на «Малыгин» и возвращался оттуда только к вечеру. Малыгинские же собаки, впервые увидевшие Машку уже рослым зверем, инстинктивно ненавидели медведицу и всегда с ревом набрасывались на нее. В такие минуты Нордик забывал о своей былой привязанности и вместе с остальными псами атаковывал свою подругу.

Добродушная Машка не понимала поведения собак и тщетно старалась завоевать их расположение. Когда же собачьи укусы становились чувствительными, она садилась на снег и била своих противников.

Медведица прожила на «Садко» до апреля 1938 года. Нам очень хотелось сберечь ее и привезти с собой в Москву по окончании дрейфа. Но весной, когда мы готовились к встрече самолетов, Машка начала так буянить на строительстве аэродромов, что ее пришлось застрелить.

* * *

Приключения Машки служили неисчерпаемой темой для вечерних бесед у камельков, заменявших нам клубы. Надо сказать, что в Арктике любят рассказчиков. Почти весь богатейший фольклор поморов родился на зимовках, в чадных избах становищ, в ожидании, пока придет час выходить на промысел морского зверя. Нет большего удовольствия, чем дружеский разговор у огонька.

Этот разговор может длиться часами, может тянуться из вечера в вечер, из месяца в месяц. У камелька говорят обо всем, начиная от причин, вызывающих полярное сияние, и кончая преимуществами вареного картофеля перед жареным. Писателю достаточно было бы посидеть месяц у огонька на зимовке, чтобы набрать на год сюжетов для замечательных рассказов.

В твиндеке «Садко» камелек, как я уже упоминал, стоял как раз напротив двери моей каюты. Рядом с ним стоял ящик, на котором могли усесться два человека. Это место всегда было предметом всеобщей зависти, и счастливчики, первыми захватившие его, обычно оставались у огонька на весь вечер. Остальным приходилось довольствоваться меньшими удобствами сидеть на корточках или стоять, выпрямившись в струнку, чтобы не мешать проходящим. Тот, кто пробирался поближе, мог вынуть из кармана отсыревшие, разбухшие и промерзшие папиросы, разложить на горячем камельке и шевелить их пальцами, чтобы они лучше сохли. Эту процедуру старались растянуть как можно дольше, чтобы получше сопреть руки.

Я сам не охотник рассказывать, но слушать рассказы бывалых людей люблю. Поэтому я часто оставлял дверь каюты открытой, забирался в свой спальный мешок, примерзший к матрацу, и прислушивался к тому, что делалось у камелька...

Вот из коридора доносится лязг железа и шорох угля - вахтенный шурует в печурке. Скрипит ящик, люди придвигаются к огню. Закурили, - потянуло сыроватым дымком. Знакомый окающий голос северянина говорит:

- И вот сажаю я ее, проклятую, на хлеб, даю ей картошку. Ест. Стало быть, приручил. Хожу за ней, как за малым дитём. Ласкается...

Рассказчик, кочегар, фанатически привязанный к лесному зверью, делает паузу и сокрушенно вздыхает:

- Ласкается. А однова прихожу - курятник разворочен, подкоп прорыт, все куры без голов, а от нее, подлой, и следу нет - хвостом замела. И досталось же мне тогда от матери!..

Раздается смех. Смущенный кочегар оправдывается:

- Так то лиса. А вот барсук у меня был - знаменитый... И начинается длинная повесть о барсуке, которого кочегар дрессировал, как собаку.

В разговор вмешиваются охотники. Теперь уже идет разговор о разных случаях, которые приключаются на охоте. Больше всего любят говорить о чем-нибудь страшном и таинственном. Огромной популярностью пользуется рассказ о том, как с зимовавшей в Арктике «Искры» двое моряков ушли на охоту за медведями и не вернулись, а весной на льду нашли два человеческих черепа. Из уст в уста передается и другая охотничья история: двое охотников пошли опять-таки за медведями: один из них увидел зверя; и в тот самый момент, когда надо было стрелять, охотник ослеп от блеска снега; медведь подошел к нему вплотную...

- Тут бы ему и конец, - веско басит рассказчик, - да его приятель - не будь дурак - всадил медведю в бок две пули. А самого охотника посадили на десять дней в темную комнату, он и прозрел.

Кто-то вспоминает подходящий пример из только что прочитанной книги. Зашел разговор о «Фраме», о Нансене и его спутнике Иогансене, о том, как они блуждали по льдам. Отсюда разговор, как обычно, должен неизбежно перекинуться на перспективы дрейфа нашего каравана. Но привычное течение беседы внезапно нарушается меланхолическим возгласом:

- Лучше в жестком, говорит. Зачем на мягкий вагон деньги тратить? Они, говорит, в хозяйстве пригодятся. Вот это жена! А?..