Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Вот корова, данная крупным планом, о чем-то задумалась у поилки на фоне заснеженных гор и клубящихся светлых облаков («Бурая корова у поилки», 1887, Галерея современного искусства, Милан), вот женщина с ребенком на руках заснула, сидя на стуле в хлеву с коровой и спящим теленком, — почти Богоматерь в яслях Вифлеемских («Две матери», 1889, Галерея современного искусства, Милан). Женщина, впряженная в большие сани, везет дрова в заснеженную деревню на фоне горного хребта («Возвращение из леса», 1890). И кажется, тоже застыла с непосильным грузом, созерцая органично вырастающие из горного массива домишки и колоколенку. Вот девушка замерла, опершись на грабли в согбенной позе, собирая скошенную траву под фиолетово-сиреневыми облаками на ярком летнем небе («Уборка сена», 1890–1898). К этому типу картин относится и «Возвращение на родину», подробно проанализированное Вл. Вл. Много полотен с домашними животными — козами, овцами, коровами на фоне горных, летом по-импрессионистски ярких и радостных, зимой — в меланхолической спячке пейзажей. И люди, и животные даны в статике, то ли погруженными в какие-то глубокие думы, то ли созерцающими нечто, физическому зрению недоступное. И все органично вписаны в природу. Собственно, на картинах Сегантини и дана только альпийская природа, я бы сказал Природа с прописной буквы, к которой полностью принадлежит все: и редкие искривленные горные деревья, и домашний скот, и люди, и их нехитрые сооружения. Ничто не нарушает тихого, умиротворенного ритма природы, в которой господствуют, задают мощное звучание сияющее небо с многозначительными образованиями облаков, сверкающие вершины заснеженных Альп и многоликие пространства земли, из которой все и вырастает. Картины Сегантини — сильный живописный символ Природы в ее каких-то глубинных мифических основаниях, Природы как целостного органического существа земли и даже Универсума в целом. Сегантини предстает здесь наследником древних пантеистов в лучшем и возвышенном смысле этого слова.

Этот ряд картин, да, пожалуй, и все творчество Сегантини в целом (оно действительно целостно в прямом смысле этого слова — мощный единый полиптих на одну тему) — это живописно, пластически данная философия Жизни. И дух символизма у него заключается именно в этой философичности органической укорененности жизни человека в природе, его изначальной слитности с природой. Здесь воочию явлена та истина бытия, которую Хайдеггер усмотрел в подлинном искусстве. Произведение искусства как явление истины. Работы Сегантини и есть одно из конкретных событий явления истины. В этом плане они, несомненно, возвышаются до мифологического символизма, такого, где здесь и сейчас явлено нечто, реально свидетельствующее о метафизической реальности. У Сегантини она — в пластической укорененности жизни человеческой в Природе как высшем начале бытия. В той органике, которой жила древность, выражая это ощущение системой мифологических образов человеко-животных (своего рода символ органики природы и человека). Сегантини увидел ее в обыденной, но по-своему значительной жизни людей высокогорья, где действительно отсутствует многое из земной суеты городской цивилизации.

Кстати, именно это, как и некоторые элементы наложения мазка, роднит творчество Сегантини с живописью Ван Гога, который и в ранний период творчества («Едоки картофеля», 1885; «Башмаки», 1886), и позже («Сеятель», 1888) и до самых последних работ 1890 г. («Послеобеденный отдых» <по Милле>, 1890) ощущал глубинное единство человека, притом чаще всего простого, в прямом смысле слова «от сохи» (как и у Сегантини), с природой и со всем Универсумом. Не случайно Хайдеггер именно на примере «Башмаков» Ван Гога пытался показать явленность истины в подлинном произведении искусства.

Винсент Ван Гог.

Едоки картофеля.

1885.

Государственный музей Винсента Ван Гога.

Амстердам

Винсент Ван Гог.

Сеятель.

1888.

Собрание Е. Г. Бюрле.

Цюрих