Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

В результате своих рассуждений Пеладан приходит к выводу о том, что «живопись как наука — это обманка. Как искусство она ничего не воспроизводит напрямую. Она реализует ирреальное и подобно зеркалу отражает несуществующее, качественный синтез». Применяя это положение к живописи Леонардо, он говорит о том, что Джоконды во плоти никогда не существовало, это сублимация Селимены. (Еще в своем трактате «Как становятся художником. Эстетика» Пеладан замечал, что поэтическое восприятие лишено физиологического, животного налета: «В „Моне Лизе“ привлекают не пышные женские формы, но странное притяжение загадочной, таинственной улыбки, побуждающей медитировать на тему, какой жизнью, любовью она вызвана. Метафизик почувствует дух Леонардо, смысл взгляда и улыбки Джоконды: „Мне все ведомо; я спокойна, у меня нет желаний; однако моя миссия — вызывать желание, так как моя загадка возбуждает всех, кто на меня смотрит. Я — изящная пятиконечная звезда да Винчи, свидетельство его вечно подвижной души, устремленной ввысь и вглубь. Я — та, что не любит, но мыслит; единственная женщина в искусстве, которая, будучи красивой, не вызывает вожделения. Мне нечего дать страсти, но интеллект узреет себя сквозь призму моего выражения лица как в разноцветном зеркале, и я помогу кому-то понять себя. И те, кто получит от меня духовный поцелуй, смогут сказать, что я люблю их по воле да Винчи, создавшего меня, чтобы показать, что существует духовное соитие — ведь любят мое выражение лица, признающее лишь духовную любовь“».)

Что же касается ставшего традиционным для истории эстетической мысли спора о том, что выше — искусство или природа, то французский мыслитель увязывает его со своим видением классификации искусств. Пеладан оспаривает леонардовское положение о том, что произведение природы выше произведения человека: «Мы же скажем, что более достойна удивления та наука, которая представляет творения природы, чем та, которая представляет творения творца, т. е. творения людей…» (7, 7. С. 62). Признавая, что искусство соперничает с природой, Пеладан видит цель искусства, его квинтэссенцию в устремленности к высшему совершенству — духовному абсолюту, и создании художественного эталона совершенства — базового «первокачества».

Подчеркивая, что в природе не все прекрасно, Пеладан замечает, что живописный пейзаж нужен для припоминания, иначе он — «просто вид из окна вагона»: ведь в природе художественное качество спрятано, оно не открывается невооруженному глазу — здесь нужна исключительно умственная операция. Объект же поэзии — не просто природа, но человеческая природа, душевные движения и мысли: «эта нематериальная область важнее форм — даже самые прекрасные из них, доставляющие наслаждение, лишь тела по сравнению с идеей». Подчеркивая превосходство возвышенных идей над природой, Пеладан приходит к достаточно категоричному выводу о том, что «идея превыше всего. Идея творца превосходит факт творения. В природе нет ни справедливости, ни милосердия, ни даже красоты: она лишь дает нам пищу для абстракций».