Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Вообще, чем дальше я думаю о тексте «Триалога», тем больше возникает вопросов. Например, что могут добавить многостраничные выписки из путеводителей к эстетическому восприятию объектов? Вроде же как герменевтика установила в XX веке, что знание деталей о создании произведений искусства или «замысла» его творца не имеет (или по крайней мере может не иметь) ничего общего с восприятием произведения? А когда я дохожу до «эстетического» складывания чемоданов, то тут уж я даже не знаю, что и сказать. Я, например, списков не пишу, а запихиваю все как попало в последний момент и очень раздражаюсь тем, что приходится еще это делать. И редко что забываю. А если что и забуду, ну не в Африку же я еду, можно и в магазине купить. Это в Советский Союз нужно было «все свое возить с собой», включая туалетную бумагу.

Так что в общем-то получается, что «Триалог», как и вообще художественная критика, — это сам по себе вид художественной прозы «по поводу». То есть можно так написать, а можно и иначе, и с истиной это никак не связано, или по крайней мере не нужно ему быть связанным, так как фикции (в смысле английского fiction как жанр) и не нужно быть истинной для произведения эффекта.

И вот, наконец, после такого вот откровения, вызванного погружением в холодную воду, возникает и план того, что я могу написать. Соревноваться в художественной прозе и эрудиции с авторами «Триалога», понятно, я не могу. Но вот представить последние научные взгляды на природу эстетического восприятия вполне могу. Нудно, скучно, но — научно!

Итак, вперед. Постойте, представить научные взгляды на всё, что сказано на 800 страницах, я не могу. Ни времени, ни знаний не хватит. Поэтому сформулирую несколько эстетических тем, которые бросились мне в глаза во время перечитки материалов, и отдельно по ним приведу данные последних научных исследований в сопровождении своих собственных, каких-никаких, мыслей.

Между тем оказался я в Манхэттене (по привычке триаложников прерываю экспозицию идей «высокоэстетическим» наблюдением), прошелся по музеям (Метрополитен, МОМА, новое здание Whitney (музей американского искусства)) и увидел и художников, которые так усердно обсуждались в последних материалах триалога (и Сезанн, и Курбе, и даже Бекман), и некоторые конкретные произведения («Сфинкс» Моро находится в Метрополитене), и подтвердил многие свои мысли и мнения о данных художниках и направлениях. (Левитана же и Шишкина, как и многих других обсуждавшихся русских художников, я, конечно же, отсмотрел в бытность свою в Москве этим летом, как и в прошлые приезды.) Остановился я здесь во францисканском доме на 31-й стрит и 7-й авеню. У них несколько этажей небоскреба, прилегающего к старинной церкви Франциска Ассизского, которую оттуда видно сверху, и «крышный садик» (roofgarden) с видом на 31-ю стрит. Погода была жаркая, но садик почти всегда в тени небоскребов и овевается прохладным ветерком с Хадсона. Там я в основном и заседал, с холодным напитком в одной руке и ручкой (т. е. ноутбуком) в другой, и там же продолжал писать данный текст.

Прямо напротив садика стена старого небоскреба начала XX века, серой кирпичной кладки, с лепными украшениями вокруг окон. Его приятно созерцать в разные времена дня: в утренней прохладе в розовых лучах поднимающегося на востоке солнца, в середине дня, когда город пышет жаром и с улицы доносится постоянное гудение транспорта и кондиционеров и прочий приглушенный уличный шум, но стены здания в голубоватой тени, и вечером, когда солнце окрашивает стены в золотистые тона с запада, и жар постепенно спадает, оставляя приятную духоту, в сопровождении того же отдаленного уличного шума внизу. Ну, чем не эстетическое впечатление? Если бы я был Моне, я бы написал варианты здания на 31-й стрит в разные времена дня вместо соборов. Но так как я не Моне, то и продолжаю, отхлебнув ледяной сельтерской с лимоном:

1. Прежде всего нужно раз и навсегда поставить точки над «i» в вопросе об авторе, авторском замысле и так называемой «свободе» творчества (ср. В. В. письмо № 268). Сопряженным вопросом является здесь проблема прототипа, например, который стоит за образом Христа (там же), который, например, по Лосеву, направляет создание художественного произведения. Огромное количество научно-критической литературы было написано за последние десятилетия по этим вопросам.

2. Также очень важен вопрос о репрезентации (representation, ср. письмо № 260), включающий такие понятия, как выражение и изображение, с критикой В. В. «низких», по его мнению, уровней искусства, таких, как реализм, и аргументами Вл. Вл. против этого (письмо № 263). Каковы статусы репрезентируемого и самой репрезентации? Обсуждение этого вопроса в научно-критической литературе постоянно продолжается.