Тряпичная кукла

Потом хозяин обувной фабрики попросил тебя обучить меня ремеслу заклёпочницы и наладчицы. И тогда мы стали бок о бок проводить целые дни. Я помню, как ты склонялась надо мной, чтобы показать, как работать, и я чувствовала твой запах, запах лаванды и марсельского мыла. Каждый раз, когда ты наклонялась ко мне, голова шла кругом, наши тела случайно соприкасались, мои глаза искали твой взгляд, жемчужины пота скатывались по спине. И я, вся взмокшая и трепещущая, как влюблённая девственница, невыносимо страдала, но и ты тоже! И, может, даже больше, чем я, потому что ты была замужем, у тебя были дети, и ты задавалась вопросом, как же ты могла испытывать чувства к другому человеку… к женщине. И каждый день ты боролась с этими дурными чувствами, но дурными для кого? Для людей?! А эти люди, что показывают на нас пальцем, кто они такие? На каком основании они осуждают нашу любовь, поливают нас грязью и говорят с отвращением? Кто эти люди? Мужья, которые, прежде чем вернуться домой и выполнить свой лицемерный супружеский долг, заезжают к проститутке или трансвеститу, оскверняя сначала их тела, а потом и чувства? Жёны, которые, как только их мужья отправляются на работу, трахаются, как животные, с консьержем, с соседом, с мясником, с местным священником. И именно эти лицемеры осуждают, меча в нас свои грязные стрелы? Но что о себе возомнили эти отвратительные людишки, которые хотят облапать своими сальными руками нашу любовь? Я ненавижу весь белый свет за то, что не познала ничего, кроме боли, и когда я выйду отсюда, то должна буду отвесить такую оплеуху этому дерьмовому миру, ханжескому и фальшивому по отношению к тем, кто просто хочет Любви!

Внутренний голос надзирательницы

Иногда я смотрю на Мачедонию и не знаю, сердиться мне на неё или сочувствовать ей, или даже гордиться тем, что она оказалась настолько смелой, что не побоялась проявить уважение, даже почтение к «неправильной», противоречивой любви между женщинами, и с гордо поднятой головой несла эту любовь, защищала от нападок целого мира, не жалея самой себя. История Мачедонии и Пекинесы — правильная.

Две женщины, полюбившие друг друга, мужественно противостояли семье и обществу. Пекинеса оставила детей и мужа ради невозможной любви, которая стала реальностью. Две женщины, испытавшие на себе змеиный яд злых языков, жили в аду — в сонме архангелов, чёрных, будто смоль, Вельзевула, Астарота… а потом вмешались белые архангелы — Гавриил, Михаил, — которые защитили Мачедонию и Пекинесу, взяли под своё крыло, ведь любовь надо защищать, беречь… Любовь между двумя женщинами, между двумя людьми, любовь к детям, к жизни, к семье… имеет лишь одно название — ЛЮБОВЬ, которую только великие женщины умеют дарить и принимать, и бороться за неё, потому что для борьбы необходимо мужество женщин.

Валентина и её боль

«Что за чушь ты несёшь, чокнутая надсмотрщица? О какой ещё любви ты говоришь? Разве Пекинеса — это не её собака?» — думала я, слушая слова надзирательницы, бьющие наотмашь, разрывающие сердце надвое, жестоко ранящие прямо в голову. Всё моё естество истекало кровью. Мы бурно ссорились, на наши крики прибежала Мачедония, которая старалась успокоить меня, но безуспешно, а потом, измученная, я рухнула на койку и начала рассказывать:

— Много лет назад, пока я была послушницей и готовилась дать обет безбрачия, чтобы стать невестой Господа… монастырь выделил мне комнату, где я могла бы хорошо подумать обо всём. Это была убогая тёмная комнатушка на первом этаже в испанском квартале. Довольно мрачное место, которое я попробовала оживить цветами, птичками и красивыми шторами. Я была уверена в своём выборе и гордилась им, даже соорудила укромное местечко для размышлений — старый сундук, забиралась внутрь и обдумывала свою любовь к Богу… Однажды я лежала в сундуке и вдруг почувствовала резкую боль, как будто что-то укололо меня, я встала и увидела шпильку, торчащую из-под цветной шёлковой подкладки на дне сундука. Я нервно оторвала старинный шёлк и нашла под ним пожелтевшие от времени письма и фотографии, а также антикварную шпильку для волос с жемчужной головкой. Письма были перетянуты розовыми лентами. Я развязала ленты, а затем занялась кропотливо работой — разобрала письма по датам, чтобы потом прочитать. Каждый день я читала эти письма и до сих пор помню их почти наизусть.

Я была так взволнованна, что убежала в свою комнату, взяла пожелтевшие листки, которые ревностно хранила всё это время, вернулась обратно и одно за другим прочитала несколько отрывков.

«Дама моего сердца, сегодня я увидела Ваш силуэт в прогулочной коляске. Ослепительным было это видение… Ваша Ирма».

И ещё: «Не имея возможности поздороваться с Вами, я обронила шёлковый платок с лёгким ароматом апельсинового цвета… надеюсь, Вы его подняли? Ваша Ирма».

Ответ на это послание: «Милая синьора, я тоже увидела Ваш образ и заметила платок, я попросила моего слугу поднять столь обожаемый кусочек ткани… я держу его у своего сердца. Ваша Анна».