Тряпичная кукла

— Я опережаю время, оно настигает меня, невероятно, но я быстрее, оно неустанно преследует меня, я бегу без передышки, думаю: «Кто же не выдержит первым? Оно?» Какая разница! Мои сильные ноги поддерживает мой воинственный разум, он укрепляет моё тело. Война без времени, время, которое наступит, когда ты, Мачедония, будешь моей передышкой, моим забвением, ты хочешь стать моим забвением?

Она ответила:

— Я тоже хотела бы стать твоим забвением, если бы знала, что это такое.

Я не поняла, осмыслила она мой вопрос или же, как обычно, постаралась увильнуть, потому что она сама не знала, что делать, что ещё сказать. А я, пожалуй, расстреляла все свои патроны, я сделала всё возможное.

Мачедония свободна

Валентина вышла из камеры, последнее, что я увидела, — её лицо, белое, как фата невесты, я посмотрелась в зеркало: я тоже была совсем бледной. И тогда стали неважны все «почему», на них не было ответов, я схватилась за перила и позвала: «Валенти-и-ина-а-а!» На мой душераздирающий крик прибежала надзирательница и рявкнула: «Что ты орёшь? Ты свободна, ты на свободе, можешь уходить». Я начала собирать вещи и думала, думала: «Как же так, я должна быть счастлива, наконец-то я выйду отсюда, увижу Пекинесу, увижу свободу, так почему же я плачу не от радости?» Пока я шла навстречу свободе, перед глазами пронеслись все эти мучительные истории, которые я услышала в тюрьме, — Нильде, Марии-вонючки, Лауры. Но самой большой болью отзывалось имя Валентины, жестокая мысль, что Валентину я больше не увижу, не давала мне покоя, и, чтобы немного собраться с силами, я думала: «Может, эта монашка была всего лишь тюремной привычкой, защищала меня, баловала, Валентина меня…» Охваченная своими мыслями, я совершенно не заметила, как оказалась на улице. Передо мной стояла Пекинеса, я бросилась к ней в слезах, в отчаянии. Пекинеса оглядывалась вокруг и пыталась успокоить меня: «Эй, ну-ка перестань, люди на нас смотрят, что они подумают, не надо плакать, ты на свободе, ты со мной, чего ты ещё хочешь». С этими словами она взяла меня за руку и повела за собой, сказав, что на время разместит у своей тётки. «А потом посмотрим…» — добавила Пекинеса.

Решение Валентины

Я ждала начальника в администрации тюрьмы и из окна увидела Мачедонию, которую в этот день освободили, и Пекинесу, они садились в такси. Я уже не плакала, мои слёзы закончились, я находилась в таком состоянии, как будто умер кто-то очень близкий: сначала ты без конца плачешь, а потом чувствуешь только усталость, пустоту и ждёшь сна, который принесёт облегчение. Вот, что мне было нужно — дать отдохнуть своей голове… Через окно я разглядела лицо Пекинесы, которое мне совсем не понравилось. «Но, может, это всего лишь неприязнь, ревность», — думала я. Вошёл начальник, и мы долго разговаривали, он сказал, что это не его забота отговаривать меня не отказываться от монашества, но тем не менее предложил остаться работать в тюрьме уже не как монахине. Он попросил меня заменить Нильде. Мне казалось несправедливым занять место человека, которому я, сама того не желая, сделала больно, человека, который из-за моей глупой ревности лишился работы. Директор воспринял моё молчание как церковное сомнение, как кризис веры, и предложил: «Сестра, что вы скажете, если я дам вам немного времени, чтобы всё обдумать? Вы прекрасная сотрудница, за эти несколько месев вы нам очень помогли. Подумайте». Я согласно кивнула и вышла из кабинета с мыслью о том, что лицо Пекинесы мне совсем не понравилось.

Дурачок и Луизелла

Пекинеса отвезла меня к своей тётке — в глухую деревню, названия которой я даже не помню, и оставила меня там, как оставляют ребёнка в школе. После разговора с тётей Пекинеса уехала, даже не попрощавшись со мной.

— Ты будешь жить здесь, — сказала старенькая тетка. — Я буду тебя кормить, за это ты должна убираться в доме, ходить за покупками, готовить и стирать, вот твоя комната.

После этих слов тётка вышла, заперев меня в пыльной, пахнущей затхлостью комнате. Мне хотелось плакать. Но почему? Я на свободе, скоро уеду жить вместе с моей Пекинесой, так почему же в сердце моём такая тоска? Валентина! При чём здесь она, она была всего лишь отдушиной для зечки, и тем не менее Валентина не выходила у меня из головы. В дверь громко постучали, от неожиданности я вздрогнула, спросила:

— Кто там?

— Деточка, как это, кто там?! Это тётушка Луизелла, иди за стол, ужин готов.

Я сказала, что не голодна, но старушка сильно рассердилась и не принимала никаких отказов: еду нельзя выбрасывать. Я вышла из комнаты и села за стол. Спустя несколько минут к нам присоединился сын старухи, которого она мне представила:

— Дурачок — мой единственный сын.

Этот здоровяк сразу мне не понравился, но что было делать, я вынуждена здесь находиться, я думала, что совсем скоро окажусь в красивом месте вместе со своей любимой.