Тридевятое царство. В когтях белого орла

Соседи по темнице Соловушке попались несерьезные: кто козу украл у соседки, кто браги перебрал и в драку полез… настоящим преступником был только один, да и тот воришка. Потому глава стражи распорядился посадить Соловья в отдельную клетку, как особо опасного разбойника. Посадить-то посадили, а что делать с пленником – никто не знал. Раньше просто было: раз богатырь привел преступника, так его вина считается тем самым уже доказанной. Не бывало такого, чтобы богатырь – да стал на кого напраслину возводить… Вот и Соловья притащил вроде бы богатырь. Именно что «вроде бы, потому как богатырь был не знакомый никому, безбородый. А безбородый богатырь в Тридевятом царстве имелся только один, да и тот недавно помер в Киеве. И вот беда, богатырь так спешил, что расспросить его доподлинно начальник стражи не сумел, а бывший на посту дружинник так растерялся, что тоже ничего не узнал. Принять пленника принял, и все. А вдруг это не богатырь вовсе был? Нельзя же живого человека казнить просто так, по обвинению не пойми кого… И отпустить боязно: а ну как тот, что его притащил, и правда был богатырем? Потом вернется, спросит, что ему отвечать? Так что сидел Соловушка в каменном мешке без суда и обвинения. Да и кому теперь судить, особенно такого преступника? Вот с бедолагой, что козу пытался украсть, понятно, что делать – дать плетей двадцать да отпустить. А тут государственный заговор, попытка восстания, а то и чего посерьезнее. Такое князь должен судить, да только кто теперь правит Смоленским княжеством? Старый князь помер, сын его молодой тоже помер, в Смоленске вообще какие-то варяги сидят. Была грамота, писанная вроде как от имени великой княгини, галицким владыкой Даниилом, да только и он помер. А теперь и вовсе по городку королевская рать Сигизмунда прошла да теперь Смоленск осаждает. Так что нежелание хоть кого-то брать на себя ответственность Соловей хорошо понимал, вот только означало это, что сидеть ему тут долго. С другой стороны, было время подумать.

Вот казнят его – так никто и не всплакнет, никто не пожалеет. Такая вот у него вышла жизнь.

– Эй, слышь, это… заговорщик, слышь, а? – опять отвлек от грустных размышлений воришка по прозвищу Сморчок. Вот уж кому и правда нечем гордиться, воровал всю свою жизнь, за что бит был постоянно. Сморчок все время пытался пошатнуть авторитет непонятного сокамерника. По всему выходило, что именно ему надлежало быть среди арестантов авторитетом, да только не смотрелся совсем мелкий воришка рядом со знаменитым разбойником и заговорщиком. Вот и донимал Соловья крадун, вроде как с уважением, но всячески стараясь высмеять или уважения лишить. Соловушке было глубоко наплевать на свое положение в воровской иерархии, но Сморчок ему просто не нравился.

– Чего тебе, убогий?

– Чего вы там хотели-то… для народа?

– Известно чего – все отнять да поделить.

Сморчок захихикал.

– Вот так вот просто?.. И как успехи?

– Сам видишь как. Не больно-то просто против целого государства выступать, да тебе-то откуда знать – ты выступить против кого-то, кто крупней козы, не рискнул бы.

Сокамерники начали посмеиваться: развлечений в темнице совсем не было, и споры известного разбойника со старым вором вносили хоть какое-то разнообразие.

– Успехов, стало быть, никаких… – не сдавался Сморчок, – и много вас, таких дураков, набралось?

– Дурак тут только ты, – отмахнулся Соловушка, – а мы лучше многих были. И если мы от остальных и отличались, так только тем, что собирались не только отнимать, но и делить, и уже одним этим были лучше прочих. Боярин с простого люда дерет предпоследнее, а вот такие, как ты, – последнее забирают. Попался бы ты мне в те времена, когда я был атаманом, узнал бы, что такое настоящий суд!

– Ничего бы ты мне не сделал, – огрызнулся вор, – я под самим Кудеяром ходил да долю ему отстегивал.

– Кудеяра твоего один из моих людей соплей перешиб.

Сморчок аж запыхтел от злости, прислонился к решеткам и начал выкрикивать оскорбления:

– Врешь ты все, пес шелудивый! Кудеяр в бою со стражей пал, не меньше сотни в одиночку зарубил. Об этом все знают.

Соловей демонстративно отвернулся. Он немного приврал, но вовсе не про обстоятельства кончины знаменитого атамана. Обманом было то, что он обозвал Дабога своим человеком. Какой он для него свой – бросил на произвол судьбы, только свистульку подарил.