Тридцать девять и девять (СИ)

Ободранная тумбочка в прихожей, доставшаяся от Стельниковых еще при его заселении, и кое-как брошенные возле нее старые кроссовки — первое, на что наткнулся взглядом Давыдов, впустив в прихожую Элину и включив свет. Почему он не видел этого раньше? Почему не замечал мелочей, создающих картину убожества и запущенности его жилища?.. Стоя перед ней и загораживая проход в коридор, он лихорадочно вспоминал обстановку каждой комнаты с целью определить, куда Элю безопаснее всего сейчас пригласить, чтобы свести к минимуму хотя бы первое ее впечатление от этого бесподобного антуража, и охватившая его накануне эйфория быстро сменялась нарастающей паникой.

— Не обращай внимания на бардак… — подсунул он ногой поближе к стене валяющиеся в прихожей кроссовки и, заметив, с каким мрачным выражением она на него смотрит, виновато отвел взгляд: — Что, все так плохо, да?

— Не «Хилтон», — глухо и коротко отозвалась Элина.

— Понимаю… Обычно у меня лучше. Просто я с утра на тренировку собирался, поэтому…

— Где еда?! — окончательно потеряв терпение, угрожающим тоном перебила она эти невнятные оправдания, выжидательно глядя прямо ему в лицо.

— А, да… Там! На кухне!

— Так, с дороги! — решительно оттолкнула она Данила в сторону, сразу же найдя нужное направление.

Ему оставалось только проследовать за ней, все еще боясь поверить в происходящее. Можно ли было представить себе еще прошлым утром, что вернется он домой уже с Элей, и она будет вот так по-хозяйски орудовать в его холодильнике!

— Давай я быстро разогрею что-нибудь…

— Руки! — легонько шлепнула она его по пальцам, когда Данил попытался ей помочь. — Тааак! — взяла она с полки стеклянный лоток и, приподняв крышку, с наслаждением втянула запах. — Салатик Кирочка накрошила? Молодчинка просто, хозяюшка наша. А здесь у нас что? — Эля выдвинула из-под морозильной камеры пластмассовый поддон. — Вау! Вот пельмешки она точно для меня налепила! Чего ты стоишь здесь, ставь кастрюлю на плиту! — не понимала она восторженного выражения на лице наблюдающего за ней Давыдова. — Ты не знаешь, что такое кастрюля? Нееет! — сощурилась она, уловив смену его настроения по опускающимся будто бы под тяжестью темных ресниц векам. — Даже не думай! Без Кирочкиных пельмешек устройство больше не работает.

Однако не смогло отвертеться от уже распаленного Давыдова это устройство, выгибаясь и вскрикивая прямо на удобнейшей по высоте столешнице, где он расположил его в перерыве между мгновенно съеденным салатом и моментом закипания в кастрюле воды. Он искренне хотел дотерпеть до спальни, позволив ей спокойно поесть, но с таким аппетитом она этот салат жевала, закатывая от удовольствия глаза, так блаженно стонала, выражая одобрение кулинарным способностям Киры, и раскрывала веером тонкие, гибкие пальчики… Да и поговорить потом получилось без лишних эмоций во время их первого совместного ужина, кратко описав ей настоящую историю появления Светки. Или это был уже завтрак? Все равно. Данил сам накалывал на вилку горячие пельмени и, подув и обмакнув в сметану, кормил свою проголодавшуюся малышку, чтобы она не отвлекалась от параллельного намазывания на хлеб крабовой пасты. И совершенно спокойно, без всякого удивления она восприняла рассказ о появлении у него ребенка. И еще несколько часов оставалось впереди до рассвета, и таким нереально огромным было его новое счастье!

***

Данил не сомневался, что названивать ему начнут с самого утра, и предусмотрительно отключил телефон, чтоб украсть у надвигающегося дня еще немного времени и оставить лично себе это утро в одной с ней постели.

Как же можно было его пропустить? Внезапно проснувшись, Эля резко подняла голову, уставившись на плечо, где только что располагалась, потом перевела испуганный взгляд на лицо улыбающегося ей Давыдова и, расплываясь в ответной улыбке, легла на него снова. Вот так она просыпаться теперь и будет. И как ни протестовала она, лениво потягиваясь и явно собираясь еще подремать, а повернуться к нему своей гибкой узкой спинкой ей все равно пришлось.

Она всегда напоминала Данилу с утра податливый, разогретый пластилин, и отказаться от нее в это время он был не в состоянии. Она точно так же прогибалась, под него подстраиваясь, подставляя упругие грудки под ласковую ладонь, и так же быстро твердели ее чувствительные сосочки, и уже невозможно было двигаться медленнее, растягивая удовольствие находиться у нее внутри, где так плотно, так горячо и влажно, как именно ему и нужно! Она всегда чувствовала наступающий финишный момент и замирала, и дразнилась, пытаясь с него соскользнуть, заставляя прижимать ее к себе, захватив поперек живота и практически обездвиживать, чтобы толкать уже, не сдерживаясь, во всю мощь своей неуправляемой страсти.

— Люблю тебя, девочка моя маленькая, — шептал ей Данил на ухо, еще не отдышавшись. — Я никуда тебя больше не отпущу, ты слышишь?..

— Слышу, — улыбаясь, ежилась она от прикосновений его ласковых губ, — ты же в самое ухо мне говоришь. Ну все, перестань, ну хватит… Отпусти, я в туалет хочу!