Тридцать дней тьмы

У Бастиана никогда не было ни тени сомнений на ее счет. А вот здравый смысл ему порой, казалось, изменял. Если бы он не был ее лучшим (да что уж там, единственным) другом, самым верным фанатом и бесконечно снисходительным издателем, она бы уже много лет назад порвала с ним из-за полного отсутствия коммерческой жилки. Ханна часто задавалась вопросом: а вообще говоря, зачем она ему? Из всех тех, с кем сотрудничал Бастиан, Ханна была единственным настоящим писателем. Все остальные «писатели», чьи опусы он печатал, были авторами поваренных книг, детективов или же низкопробных авантюрных романов – всего этого вполне безобидного, легко усваиваемого чтива. Здесь имелись сплошь готовые ответы, однозначно хорошие и плохие люди, всегда получающие свое решение проблемы. Романы Ханны никогда не содержали ответов. В них и вопросов-то не было. Они заставляли читателя задуматься. Погрузиться в текст. Прочувствовать его. А это далеко не каждому дано. Ханна привыкла иметь дело с элитарным читателем. И прекрасно понимала, что это не она должна была бы вынашивать планы расставания с Бастианом, а ему уже давным-давно следовало ее бросить. Работать с ней трудно, книги не продаются. То, что вот уже четырнадцатый год Бастиан настаивает на ее сотрудничестве с его издательством, может объясняться лишь тремя вещами: престиж, филантропия и отсутствие коммерческой жилки. Каждый раз, когда она задумывалась над этим, третья причина представлялась ей наиболее правдоподобной. В секундном приступе желания помочь другу вести дела более рационально она решила, что просто обязана ему чем-то отплатить. Позвонив Бастиану, она объявила, что придет на книжную выставку. Все равно сегодня ей не пишется. Бастиан был счастлив.

2

Закурив у входа в «Белла-центр»[2], Ханна уже успела пожалеть о своей инициативе. Наполнив легкие сигаретным дымом, она собиралась с силами и попутно разглядывала разношерстную публику, входящую и выходящую сквозь приводимые в движение нажатием руки револьверные двери из толстого, захватанного пальцами стекла. Седые пенсионеры, приехавшие из Ютландии энтузиасты, дети – все стремились побывать в этом мире книг. С этими людьми ей и предстояло побеседовать. О господи милостивый, убей меня медленно!

– Извини, но может, ты все же отойдешь подальше от входа с этой своей сигаретой?

Обернувшись, Ханна едва не уткнулась носом в прическу женщины, которую в прежние времена вполне можно было бы принять за прекрасную доярку. Эта же, по всей видимости, была детским воспитателем, и ее осветленные волосы отросли на добрых четыре сантиметра со времени последнего окрашивания. Посмотрев с высоты своего роста вниз на женщину, Ханна заметила горящее в ее глазах возмущение. Воспитательница с видом оскорбленной добродетели окинула стоящую позади нее беспокойную стайку детишек.

– Зона для курящих вон там.

Женщина показала на строение, расположенное так далеко, что Ханна едва смогла его различить. Ханна наградила ее широкой улыбкой.

– О’кей, так мне что же теперь, в Швецию отправляться, чтобы выкурить сигаретку?

– Все это ради детей. При виде курящих они тоже могут захотеть. Или даже получить рак.

– Увидев, что я курю?

– Вдыхая дым.

Устав пререкаться, Ханна перевела взгляд с доярки-воспитательницы на ребятишек, которые глазели на нее, как на какого-то Дарта Вейдера. Затем наклонилась к стоящему первым сопливому краснощекому мальчугану и протянула ему дымящуюся сигарету.

– Докурить хочешь?

Мальчик в испуге замотал головой. Ханна выпрямилась и посмотрела в глаза воспитательнице.

– Сама видишь, ни на какие гадости я никого не сподвигну.

Потушив и отшвырнув окурок, Ханна повернулась и вошла внутрь, разом окунувшись в выставочный ад и пропустив мимо ушей истошный вопль воспитательницы, требовавшей бросать окурки исключительно в урну.

Закутки из книжных прилавков со стоящими тут же продавцами составляли стены лабиринта, по которому бродили самые разные люди – от благообразных седовласых пенсионеров до юных парочек с детьми. Одни – в поисках очередного книжного шедевра, другие – в надежде встретиться с любимым писателем, однако большинство – в попытке сбежать от домашней тоски и скуки. Накрутив на голову платок, Ханне удалось, пробираясь вперед, избежать встреч с коллегами, журналистами и читателями. Дойдя до стенда, на котором были расставлены ее книги, она вдруг покрылась холодным потом и почувствовала, что ей становится трудно дышать. Обострение проклятой агорафобии! Так вот где ей придется раздавать автографы. Бастиана все еще не было видно, а ведь он обещал, что придет. Она с досадой констатировала, что все ее выставленные книжки, судя по всему, по-прежнему стоят на месте и непохоже, чтобы кто-нибудь ими интересовался. Кроме Ханны на стенде маячила лишь фигура издательской практикантки. Когда Ханна сняла платок, практикантка ее не узнала.

– На эти книжки специальное предложение: две по цене одной. Никак не расходятся, хотя сами книги действительно отличные. Автор – дважды лауреат литературной премии «Северного совета».