Тридцать дней войны

— Я говорил об атмосфере, царившей в университете, об унизительном положении человека. Это являлось отражением общего кризиса, царившего в нашем обществе. Я помнил еще, как расстреливали преподавателей на глазах школьников, сажали в тюрьму честных людей, водили их в позорных колпаках по улицам. Политические чистки стали у нас в стране чем-то привычным, как плохая погода, наступающая время от времени. Все это называлось революцией… Быть может, вы видели, когда бывали в нашей стране, как хлопками в ладоши подзывают красных рыбок к кромке аквариума для кормежки? В университете мы ощущали себя такими же рыбками, которым бросают искусственный корм. Хорошим специалистом я бы не вышел из университета… А тут в армии началась подготовка к модернизации, приглашали грамотных ребят на очень хороших условиях. В 1977 году у нас вообще был огромный призыв в вооруженные силы, впервые затронувший и университеты. Но с третьего курса принимали только добровольцев…

Решающим оказался совет матери. Лю И написал ей, что в университет приходят военные комиссары и беседуют со студентами. Нужны люди, подготовленные к освоению сложных армейских специальностей. Комиссары говорили, что НОАК и служба в ней — жизненная школа, намного более интересная и серьезная, чем университет. Лю И любил спорт, занимался бегом на длинные дистанции. В армии, говорили ему, к спорту относятся внимательно, создают все условия для тренировок.

— Мама написала мне, — говорил Лю И, — что в армии отношения между людьми, какими она их помнит, намного здоровее тех, что складывались в университете Синьхуа. Она считала, что в армии я буду, во-первых, в полной безопасности от тех безобразных расправ и чисток, которые время от времени происходили в вузах, а во-вторых, действительно смогу получить хорошую специальность. Жизнь моя пойдет спокойнее и разумнее…

Как объяснил Лю, его не привлекала военная служба. Но он не видел другого пути. «Узкие» занятия, конечно, не были способом приобрести специальность филолога. Да и ß любую минуту среди своих мог оказаться провокатор. Выхолощенная официальная наука, внешние парадность и благополучие, лицемерие и гнетущая атмосфера взаимной подозрительности в университетских аудиториях внушали растущее отвращение. Можно было бы и бросить учебу, пойти другой дорогой. Но какой? Пополнить те 20 миллионов безработных парней и девушек, которых власти устраивали официантами, подсобными рабочими, подметальщиками улиц и тому подобное?

— Армейские ребята в большинстве своем нравились мне, — продолжал Лю И. — Форму уважают в нашей стране. И ни один карьеристствующий горлопан или приспособленец не вправе тебя тронуть и пальцем. Это было необыкновенное ощущение, что за твоей спиной такая мощная защита и сила…

Красивый почерк для пишущих по-китайски дает огромные преимущества. Каллиграфу с кисточкой и тушью всегда воздавался особый почет. Лю И умел превосходно писать иероглифы. Он получил звание «отличный боец».

Однажды его вызвали к комбату.

— День хвали на закате, — встретил тот солдата словами древней мудрости. — За прилежание, дисциплинированность и революционную сознательность направляем тебя в полковую школу младших командиров. Будешь осваивать военную специальность артиллерийского корректировщика.

Учиться Лю И нравилось. Это была квалифицированная работа, требовавшая смекалки, усвоения все новых и новых знаний. Самое же необычное заключалось в том, что для пользы дела разрешалось выдвигать предложения, искать собственные способы решения задач, дискутировать с командирами, задавать им вопросы. Но энтузиазм постепенно угасал. Вскоре Лю И понял, что и тут обманулся. Его словно вели по узкому коридору ограниченного военного профессионализма. Как быстрее уничтожить противника — к этому сводилось все. Иной раз ему казалось, что в университете Синь-хуа, в атмосфере казенщины и слежки, он чувствовал себя свободнее и лучше. Да и спорт…

— Спортивных занятий было много, — говорит Лю И. — Но это не настоящий спорт. Гоняли нещадно… Весь учебный взвод целиком должен был бежать, все вместе. Отставал один, значит, отставал весь взвод. А через несколько месяцев жизнь стала совсем монотонной. После завершения полковой школы отправили назад в роту. Много ли разнообразия в делах и занятиях артиллерийского корректировщика, запертого в гарнизоне? Без конца одни и те же цифры или политические накачки полуграмотных крикунов, изрекающих бессмыслицы…

Ня разыскал в ящике, стоявшем рядом с термосом на столе, бамбуковую трубку, сунул в крошечную воронку горошину табака, поднес спичку и несколько раз быстро-быстро прогнал дым через легкие. Улыбнулся. Проговорил, растягивая слова:

— Да, армия… Я до нее работал на Тхайн-гуенском металлургическом комбинате инженером. Поскольку строить комбинат начинали китайские специалисты, выучился их языку, И тоже жалею, что должен был уйти в армию. Жалею, но не считаю неправильным. Война! И выходит, товарищ Лю И, что я оказался в военной форме потому, что кто-то в твоей стране хотел, чтобы ты стал военным. А?