Тридцать дней

— А ты не видишь? Вот сейчас, когда стал известен главный наниматель? Семнадцать лет, Тер, семнадцать! После рождения Созидающей он начал уничтожать наше потомство. Опасается, что в ком-то может проснуться дар? Или наших новых опытов? В отличие от твоей жены, нашим детям может с перестройкой повезти больше… Могло бы повезти больше. Почему мы раньше не подумали об этом? Приняли то, что дар передается только по чистой линии, но ведь могли попробовать…

— В душе мы были рады тому, что им не передался дар, — отвечает папа, и мне кажется, что я слышу в его голосе грусть. — От нашей силы этому миру больше вреда, чем пользы.

— Ты прав, дружище, — усмехается Регин, но вновь взрывается: — Но, кажется, нашему рыжему приятелю не хотелось рисковать. И что дальше? Он позаботился о наших потомках, убрал всех, кроме малыша, которого я спрятал, и твоих младших детей. Теперь он придет за их жизнями? Если доберется до Ирис…

Голос водника срывается, и мне до безумия хочется сейчас обнять его, прижать к своей груди и уничтожить тревогу, даже страх, который я услышала в его словах.

— Как думаешь, что он задумал на самом деле? Тех, в ком, как он опасался, может пробудиться дар, уже нет. Мы его цель? Но что Вайтор выиграет? Хочет один жить вечно? Эти его слова: «Мы почти боги». Однако ему одному может оказаться сложно справляться с возвратной энергией…

— Наша смерть породит огромное количество Отражений, мы сейчас ось этого мира,

— задумчиво произносит папа.

— И последующая заморозка. Ему хватит не на одно тысячелетие… И всё равно, — я слышу шаги, похоже, Регинис прохаживается по кабинету. — Всё равно не понимаю. Силы у него столько, что он может лопнуть от нее. Жизнь не имеет ограничений. Дар при нем. Живет, как хочет…

— Нет, не как хочет. Мы сдерживаем его, ставим ограничения. Вайтор вынужден равняться на нас.

— Мы — сила, которая легко раздавит его, если он решит противопоставить себя нам,

— подхватывает водник. — Он равен каждому из нас, но если мы объединимся, Вайторис окажется между жерновами. Всё-таки стихия определяет суть, ему нужен простор…

— Даже Орканис, которого легко направить по нужному пути, не поддерживает честолюбивых замыслов Вайтора, — добавляет мой отец. — Мы уже давно для него помеха. Я предлагаю погасить это пламя. Вайтор становится угрозой для мира и для жизни его обитателей. Не хочу рисковать Ирис.

— И я не хочу, — соглашается папа. — Нужно найти Оркана. Он один из четырех, и его голос важен.

— Тьма, Тер, порой ты меня раздражаешь своей дотошностью, — ворчит Регинис.

— Я — земля, — наверное, папа пожимает плечами. — Мне свойственная основательность. Ты — вода, и в норове мало уступаешь огню и воздуху.

Неожиданно они замолкают, а я чувствую, как поднимается ветер. Волосы, выбившиеся из косы, бросает в лицо, задирается подол платья, а слуха касается невесомое:

— Наконец-то…

Я вскрикиваю, осознав, кто прорывается к дому.

— Ирис! — Регинис, услышав мой возглас, выглядывает в окно. Через краткое мгновение он уже закрывает меня собой, оттесняя к дверям дома. — Испугалась?

— Да, — нет смысла скрывать то, что я чувствую.

— Не бойся, — водник оборачивается ко мне, и я вижу ласковую улыбку. — Он тебя больше не тронет.

— Оркан! — грохочет папаин голос.

Дальше я ничего не вижу. Регин заталкивает меня в дом и закрывает двери, но я не стремлюсь открыть их. Забегаю в кабинет отца и осторожно выглядываю в окно. Из-за поднявшейся бури и стены песка с дождем я не могу понять происходящего, но вдруг всё прекращается, и к дому направляются уже трое. Посередине папа, воздушник и водник по обе руки от него. Взгляд Орканиса скользит по окнам. Я отступаю к дверям, не желая встречаться с ним.

Уже поднимаясь по лестнице, я слышу, как мужчины входят в дом, и в спину мне несется восклицание Орканиса:

— Ирис!

— Прекрати, — припечатывает папа. — Дело серьезное и времени на эти игры нет.

— Я хочу поговорить…

— Она не хочет, — отрезает Регинис.

— Мы без тебя разберемся, — враждебно отвечает воздушник, но его вталкивают в кабинет, и я останавливаюсь. Вновь спускаюсь вниз и теперь уже точно подслушиваю.

Спор, возникший при входе в дом, мгновенно прекращается, как только Регин произносит:

— Я знаю имя убийцы наших детей.

За дверями кабинета наступает короткая тишина, а затем я слышу глухой голос Оркана:

— Кто?

И вновь тишина. Никто не нарушает ее, словно опасаясь произнести одно единственное имя, потому что это уничтожит их собственный мир, и без того трещавший по швам. Я не выдерживаю и заглядываю в малюсенькую щель. Трое мужчин стоят напротив друг друга и смотрят, кажется, не моргая. В центре их треугольника воздух густеет, мне даже слышится потрескивание разрядов. Вот-вот, и произойдет взрыв. Мне становится тяжело дышать, до того становится тяжелым и густым сам воздух. Хватаюсь за грудь, не в силах отвести взгляда от трех Созидающих, вижу, как кулак Орканиса сжимается, разжимается, и воздушник, так и не услышав ответа, догадывается сам. Он сипло выдыхает:

— Нет.

— Да, — жестко отвечает Регинис.